Вопрос о времени возникновения русской литературной критики является одним из наиболее актуальных. Дискуссии по данной проблеме начались еще в 19 веке, и до сих пор ученые не пришли к единому мнению: когда именно критика окончательно выделяется из литературы и литературоведения, с какого времени ее можно считать самостоятельной отраслью знаний.

Критика, как и любая другая наука, не могла возникнуть внезапно. Исследователи отмечают ряд предпосылок зарождения русской литературной критики и высказывают несколько разных точки зрения.
Наиболее известна теория В.В. Прозорова, изложенная в книге «История русской литературной критики». Ученый считает, что процесс формирования русской литературной критики начинается в петровскую эпоху и связан с изменениями в литературном сознании. Начальный этап русской критики, по мнению исследователя, - 1740-1770-е годы. Прозоров отмечает, что критика на этом этапе еще тесно связана с литературой и литературоведением, не является чем-то особенным, отдельным. На данном этапе еще нет профессиональных критиков, критической деятельностью занимаются поэты и писатели, а сама критика – это обоснование «авторского права на индивидуальный эстетический опыт, своеобразная форма защиты автором своего произведения от возможных нападок».

Этой же точки зрения придерживается В.И. Кулешов: «зарождение и развитие русской критики в 18 веке было органическим и глубоко закономерным процессом». Он указывает на синхронное совпадение событий (сам термин критика появляется почти одновременно в трудах Кантемира и Тредиаковского) и заинтересованность авторов в развитии критической мысли. Исследователь приходит к выводу о том, что начальным этапом развития литературной критики в России должны считаться 30-90-е годы 18 века.

В «Истории русской критики» под редакцией Б.П. Городецкого высказывается мысль о том, что русская критика окончательно складывается в 19 веке. По мнению авторов, отдельные критические элементы можно выделить еще в фольклоре на самых ранних стадиях его развития. Неслучайно при этом наличие нескольких разных вариантов одного и того же фольклорного произведения. Свое развитие критический элемент получает в эпоху Древней Руси. В литературе этого времени еще не существовало специальных произведений литературоведческого характера, но в некоторых памятниках можно найти суждения древнерусских писателей о своей и чужой литературной манере, об отношении тогдашних читателей к художественным особенностям старых и новых литературных произведений. Так, в «Слове о полку Игореве» дана характеристика манеры Бояна, которая, несмотря на свою поэтическую, художественную форму, является образцом древнерусского литературно-критического суждения. Дальнейшие критические суждения в древнерусской литературе включают полемику, направленную против религиозных учений, чуждых православной церкви. Для трудов Максима Грека, протопопа Аввакума, Симеона Полоцкого уже характерны значительная принципиальность и конкретность, в них отражены особенности общественной борьбы того времени. Эти суждения достигают относительно высокого уровня к середине 18 века, постепенно приобретая специфические черты собственно литературной критики, которая окончательно оформляется к 19 веку.

В книге «Очерки истории русской литературной критики» под редакцией Ю.В. Стенника дается сходная позиция. Авторы также отмечают отдельные элементы критического характера еще в древнерусских текстах, однако считают неверным определять эти высказывания как литературную критику. «Литература петровской эпохи, равно как и древнерусская, не знала литературной критики как отдельного вида литературного труда», - этими словами начинается первая глава учебника. Это связано со средневековой концепцией творчества, которая критическую оценку заранее исключала, так как отсутствовало само понятие индивидуального авторства, авторской собственности и оригинальности. По мнению авторов «Очерков», формирование литературной критики начинается в конце 17 века и связано с возрастанием индивидуально авторского начала в литературе. В русской литературной культуре параллельно со связью «автор – читатель» возникает связь «автор – другой автор». Проявляется подобная связь на данном этапе не в критике одного автора другим, а в попытке защиты своего произведения от возможных нареканий. В 18 веке критика еще не обретает своей основной функции – быть органом литературного самосознания, и не может быть выделена в самостоятельную сферу словесной культуры. Задачи критики на этом этапе напрямую сливались с задачами теории литературы, в качестве критиков выступали преимущественно поэты, а сами критические высказывания содержались в произведениях художественных жанров – сатирические послания, басни, бурлески. В таком состоянии русская критика пребывает до конца 18 века и лишь в 1830-е годы достигает самодостаточного статуса в выступлениях Н.И.Надеждина и В.Г.Белинского.

Проанализировав эти концепции, можно сделать вывод о несомненном существовании критики во второй половине 18 века в отличие от единичных высказываний критического плана в древнерусской литературе. Однако подобные критические высказывания еще не достигли профессиональных высот и находились в непосредственной связи с литературой и литературоведением с одной стороны, и с философией и риторикой с другой. Таким образом, если принимать во внимание критерий степени профессионализации критики, то примерной датой ее выделения следует назвать 1830-е годы, как это сделано в работе Ю.В. Стенника. Я считаю его позицию наиболее аргументированной. Критика в классическом ее понимании – это специализированные жанры, особый профессиональный подход к анализу произведений. Ничего этого мы не можем найти в критике эпохи классицизма. Возможно, правильнее будет сказать, что критические высказывания того времени необходимо отнести к писательской критике, в то время как профессиональная критика будет сформирована лишь к середине 19 века.

И. Тэн сделал первую попытку применения строго научного метода к искусству. Но область эстетической психологии слишком мало разработана, чтобы считать эту попытку завершенной.

Во всяком случае, деятельность в том же направлении, т. е. исследование законов творчества, его отношений к законам психологии и социальных наук, взаимодействия художника и культурно-исторической среды, могут быть в будущем весьма плодотворны.

Другой, не менее значительный и гораздо более разработанный метод - субъективно-художественный. Во всех лучших критических исследованиях Сен-Бёва, Гердера, Брандеса, Лессинга, Карлейля, Белинского вы найдете страницы, в которых критик превращается в самостоятельного поэта.

Таким образом, возник почти неведомый до наших времен и все более развивающийся род художественного творчества. В своих разрозненных заметках об искусстве и всемирной литературе, в эпиграммах и ксениях Гёте, отчасти Шиллер, дали первые образцы критической поэзии. Для субъективно-художественного критика мир искусства играет ту же роль, как для художника - мир действительный. Книги - живые люди. Он их любит и ненавидит, ими живет и от них умирает, ими наслаждается и страдает. То, что этот род поэзии теряет в яркости и реальной силе, он выигрывает в бесконечном благородстве и нежности оттенков. Некоторые страницы Карлейля и Ренана ничем не уступают лучшим произведениям Теннисона или Гюго по глубине и оригинальности вдохновения.

Поэт-критик отражает не красоту реальных предметов, а красоту поэтических образов, отразивших эти предметы. Это - поэзия поэзии, быть может, бледная, призрачная, бескровная, но зато неизвестная еще ни одному из прежних веков, новая, плоть от плоти наша - поэзия мысли, порождение XIX века с его безграничной свободой духа и неутолимою скорбью познания. В отражении красоты может быть неведомое, таинственное обаяние, которого вы не найдете даже в самой красоте: так в слабом, отраженном свете луны есть обаяние, которого нет в источнике лунного света, в могущественных лучах солнца.

Субъективно-художественный метод критики, кроме поэтического, может иметь и большое научное значение. Тайна творчества, тайна гения иногда более доступна поэту-критику, чем объективно-научному исследователю. Случайная заметка о прочитанной книге в письмах, в дневниках Байрона, Стендаля, Флобера, Пушкина одним намеком обнаруживает большую психологическую глубину и проникновение, чем добросовестнейшие статьи профессиональных критиков. Если художник читает произведение другого художника, происходит психологический опыт, который соответствует тому эксперименту в научных лабораториях, когда исследуется химическая реакция одного тела на другое.

Русская критика, за исключением лучших статей Белинского, Ал. Григорьева, Страхова, отдельных очерков Тургенева, Гончарова и Достоевского, гениальных заметок, разбросанных в письмах Пушкина, всегда являлась силой противонаучной и противохудожественной. Горе в том, что наши критики не были ни настоящими учеными, ни настоящими поэтами. Но у прошлого поколения, у Добролюбова и Писарева, публицистика все-таки еще прикрывалась стремлениями философскими и научными.

Один из их воинственных эпигонов, современный тип русского журнального рецензента, г. Протопопов, заявляет уже вполне открыто, что критик должен быть публицистом и только публицистом.

У г. Протопопова есть так называемое «бойкое перо», остроумие и политический темперамент газетного работника по призванию. Если бы он родился во Франции, он мог бы сделаться редактором распространенного уличного листка для рабочих, писать каждый день популярные передовые статьи с громкими заглавиями, как Рошфор в «L"intransigeant» и - кто знает - принимать бы даже благодарственные депутации фабричных пролетариев. Но в русской современной журналистике ему ничего более не оставалось, как сделаться критиком-публицистом. Мечта таких людей - превратить литературу в комфортабельную маленькую кафедру для газетно-журнальной проповеди. Когда живая оригинальность таланта не покоряется им и не хочет служить пьедесталом политического оратора, г. Протопопов негодует и казнит ее. Он не объясняет, а попирает личность автора, как ступень, чтобы удобнее взобраться на свою кафедру. Конечно, публицистика - почтенное газетное ремесло. Для некультурной и невзрослой толпы необходима популяризация даже самых основных нравственных идей. Но сводить ту необъятную силу мировых гениев, которая создает «Страшный суд», «Фауста» или «Тайную Вечерю», на уровень второстепенного газетно-журнального ремесла, публицистики - это даже не преступление, это наше старинное и - увы! - глубоко национальное, доныне, среди массы читателей, популярное невежество.

Г. Протопопова так же, как многих его собратьев, тревожит схоластический вопрос: искусство для жизни, или жизнь для искусства? Такой вопрос для живого человека, для искреннего поэта - не существует: кто любит красоту, тот знает, что поэзия - не случайная надстройка, не внешний придаток, - а самое дыхание, сердце жизни, то, без чего жизнь делается страшнее смерти. Конечно, искусство - для жизни и, конечно, жизнь - для искусства. Одно без другого невозможно. Отнимите у жизни красоту, знание, справедливость - что же останется? Отнимите жизнь у искусства - и это будет, по евангельскому выражению, соль, переставшая быть соленой. Непраздные люди, непраздные художники никогда не спорили о таких вопросах - они всегда друг друга понимали с первого слова, всегда друг с другом были согласны, в каких бы разных, даже противоположных областях ни работали. То же самое, великое и несказанное, что Гёте называет красотой, Марк Аврелий называл справедливостью, Франциск Ассизский и св. Тереза - любовью к Богу, Руссо и Байрон - человеческою свободою. Для живых людей все это единое, лучи одного солнца, проявления одного начала, как свет, теплота, движение - в мире физическом видоизменения одной силы. Вопрос - жизнь для красоты или красота для жизни - существует только для мертвых людей: для газетно-журнальных схоластиков, которые не испытали живой жизни и не познали живой красоты.

А между тем вся ожесточенная полемика, вся многолетняя деятельность таких публицистов, как г. Протопопов, вертится около этого мертвого вопроса. Печальнее всего то, что у них до сих пор довольно обширный круг читателей и поклонников. Длится наше старое плачевное недоразумение, иконоборческое недоверие к свободному чувству красоты, боязливое требование от искусства подчинения рамкам педагогической морали.

У г. Скабичевского, другого представителя нашей современной критики, меньше полемической бойкости и остроумия, чем у г. Протопопова, но зато больше искреннего и добросовестного отношения к писателям. Он собрал и подготовил будущему историку русской литературы много интересных материалов. Его очерки из истории русской цензуры многозначительны. Но, будучи даровитым летописцем литературных нравов, г. Скабичевский менее всего, по своему темпераменту, художественный критик. В его воззрениях на искусство есть та черта убийственной банальности, порабощения общепризнанным вкусам толпы, которую легче отметить, чем выразить и определить.

Однажды на Передвижной выставке я видел картину известного русского художника приблизительно следующего содержания: пьяница, должно быть, мастеровой, с угрожающим видом и поднятыми кулаками стоит на пороге кабака. Он хочет войти, но женщина с растрепанными волосами и неестественно трагическим лицом, вероятно, жена мастерового, не пускает мужа. Дико забросив голову и раскинув, как непременно сказал бы Потапенко или Златовратский, «бледные, изможденные руки», она всем телом своим закрывает дверь кабака. К довершению условного трагизма за лохмотья несчастной матери цепляется испуганный ребенок и умоляющим взором смотрит на жестокосердого отца. Картина была прескверно написана, с пренебрежением к технике, какими-то мертвыми, деревянными красками. Но публика перед нею останавливалась: на лицах интеллигентных дам было видно сочувствие. Говорили по-французски о страданиях нашего бедного народа, о пьянстве, объясняли тенденцию художника. Общедоступный, банальный трагизм оказывал свое вечное действие на толпу.

Во всех обществах, во все времена есть люди - имя им легион, - которых модное фальшивое чувство привлекает также неизменно и неотразимо, как червяк на удочке привлекает рыбу. Я уверен, что если бы среди публики, перед картиной, находился г. Скабичевский, чувствительное сердце почтенного критика также было бы тронуто банальным, условным трагизмом картины, как сердце толпы. У добросовестного и гуманного рецензента явилось бы непреодолимое желание похвалить художника за теплое отношение к народу, за поразительную искренность непосредственного чувства, за трезвость здорового реализма. Не знаю, как у других, но у меня при подобных похвалах является непобедимое озлобление против несомненных добродетелей. У порока, по крайней мере, то преимущество, что никогда не удручают его такими банальными похвалами, таким убийственно буржуазным сочувствием, таким безвкусием и уродством, как бедную добродетель. О, скука больших дорог! О, вечное умиление толпы перед любезною ей пошлостью популярно великих идей!

Разве г. Скабичевский не восторгался этим «червяком на удочке», банальностью гуманных чувств и мнимо-народническим реализмом в произведениях г. Потапенко? Напрасно он теперь открещивается и негодует на своего любимца. Г. Потапенко целиком вышел из недр почтенного критика, из неисправимо-добродетельного сердца его, как Афина-Паллада из головы Зевса. У злополучного беллетриста есть несомненный Талант, искренний юмор, некоторое знание народа - но тайна его успеха была не в них. Я уверен, что многие добрые люди плакали искренними слезами над произведениями г. Потапенко и вполне сочувствовали похвалам г. Скабичевского, как отцы их плакали над чувствительными романами 30-х годов. Но именно эти искренние слезы наивных читателей - зловещий признак всеобщего падения вкуса.

Высочайшее нравственное значение искусства вовсе не в трогательных нравственных тенденциях, а в бескорыстной, неподкупной правдивости художника, в его бесстрашной искренности. Красота образа не может быть неправдивой и потому не может быть безнравственной, только уродство, только пошлость в искусстве - безнравственны. Никакая порнография, никакие соблазнительные картины пороков не развращают так сердца человеческого, как ложь о добре, как банальные гимны добру, как эти горячие слезы наивных читателей над фальшиво-гуманными чувствами и буржуазной моралью. Кто привык плакать над ложью, тот проходит с холодным сердцем мимо истины, мимо красоты.

В Апокалипсисе есть одно страшное место: «…Дух говорит церквам: И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг». Эти великие слова кладут неизгладимое клеймо на всякую пошлость, на всякую посредственность чувства, все равно, в религии или в искусстве. Любителям банальных трагических эффектов, подобным г. Скабичевскому и г. Потапенко, проповедникам общепризнанных гуманных идей, ни холода, ни огня, а так называемой «задушевной теплоты чувства», этой ненавистной теплой водицы, которая заменяет искренность в нравоучительных романах, хочется напомнить страшный приговор Апостола: «О, если. бы ты был холоден, или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

Такие люди, как г. Протопопов и г. Скабичевский, совершенно бессознательно творят дело разрушения. Это, в сущности, - невинные жертвы всеобщей анархии, всеобщего недоразумения. Они продолжают указывать писателям спасительные рамки народнического реализма так же добросовестно, как учителя каллиграфии проводят косые и поперечные линии, чтобы ученикам легче было выводить буквы прописи. Но как бы ужаснулись эти добрые, честные люди, учителя художественного чистописания, если бы вдруг могли понять, какая бездна, какая тайна - искусство, и как смешны в безграничной стихийной свободе творчества их маленькие педагогические линейки. Они будут всю жизнь серьезно говорить о вдохновении, о поэзии, хотя никогда не видели красоты, и так и умрут, не увидев ее. Это, может быть, полезные и остроумные публицисты, но в искусстве - люди безнадежно-непонимающие, слепорожденные.

У Гёте есть одно прелестное лирическое стихотворение - «Капли нектара». Когда Минерва, угождая своему любимцу Прометею, принесла полную чашу нектара, чтобы осчастливить созданных им людей и наполнить их сердце любовью к прекрасному, богиня торопилась, боясь, что Юпитер увидит ее, и «золотая чаша покачнулась и немного капель упало на зеленую траву». На эти капли набросились насекомые - пчелы, бабочки…

Когда я думаю о том, что природа и таким писателям, как г. Буренин, не отказывает иногда в некотором художественном даровании, мне вспоминается грациозная легенда о насекомых. Впрочем, может быть, он никогда и не вкушал от капли нектара, но, по крайней мере, слышал издали ее благоухания, он все-таки ближе к поэзии, чем добрые, честные и безнадежно слепые люди, г. Протопопов и г. Скабичевский.

Вероятно, немногие знают, что у этого теперь ожесточенного газетного насмешника в далекой молодости была способность к почти искреннему лирическому пафосу. Г. Буренин, как оно ни дико и ни странно, написал несколько поэтических любовных элегий. Это что-нибудь да значит. Во всяком случае, г. Протопопов удобочитаемой элегии не напишет. Надо быть справедливым к г. Буренину. На его остроумных пародиях, на литературных памфлетах есть несомненная печать - не скажу таланта, но того, что в другом человеке, при других условиях, могло бы сделаться талантом. У него злой, конечно, низменный, грубый и пошлый, но все-таки настоящий злой смех. И для памфлетов нужна некоторая доля творчества, хотя бы то было творчество насекомых. Паук плетет свою паутину, потому что он отведал от напитка, предназначенного не паукам, а детям Прометея.

Но всего характернее в многочисленных произведениях г. Буренина, в его повестях, трагедиях, памфлетах, новеллах, романах, пародиях, одна выдающаяся, типическая черта - поразительный недостаток чувства литературной нравственности. Таким он создан, -

Насекомым - сладострастье…

Ангел - Богу предстоит.

С этим ничего не поделаешь. Даже и обвинять его не хватает духу. Надо обвинять ту степень всеобщего литературного унижения, когда и Буренины выдвигаются и приобретают значение. Рассказывают удивительные анекдоты о его недобросовестном отношении к писателям. Все знают, кто он. А между тем о таком человеке приходится говорить почти серьезно, как о русском художественном критике; это одно уже - весьма плачевный признак упадка и всеобщего недоразумения. Зародыши гниения носятся всюду, но только там, где должно совершиться дело смерти, они живут и приобретают силу. Литературная безнравственность г. Буренина, который благополучно справил юбилей, чувствует себя на вершине славы, с которым все мало-помалу примирились и которого многие даже боятся, - явление очень знаменательное для наших современных газетно-журнальных нравов.

Интересно, что несправедливость г. Буренина в области поэзии влечет за собою совершенно те же последствия, как безвкусие г. Протопопова или г. Скабичевского. Критика, т. е. бескорыстная оценка прекрасного, ни в том, ни в другом случае невозможна. Как только г. Буренин перестает шутить и смеяться, как только хочет говорить серьезно, он делается убийственно-скучен, даже скучнее и тяжеловеснее г. Скабичевского. Когда покидает его зависть и злоба, он становится до жалости беспомощен, у него нет своих слов, своих мыслей, и чувствуется, что ему просто нечего сказать.

Мне всегда казалось весьма поучительным, что поэзия одинаково недоступна вполне безвкусным людям, как и вполне несправедливым. Сущность искусства, которую нельзя выразить никакими словами, никакими определениями, не исчерпывается ни красотою, ни нравственностью, - она выше, чем красота, и шире, чем нравственность, она - то начало, из которого равно вытекает и чувство изящного, и чувство справедливого, которое объединяет их в живом человеческом сердце и делает только справедливое прекрасным и только прекрасное - справедливым. Их разделение влечет их упадок.

Но всего печальнее, когда это старческое, преждевременное бессилие, эта язва литературного разложения касается совсем молодых, только что начинающих писателей, как, например, одного из представителей нового газетно-журнального типа, г. Волынского, юного и смелого рецензента «Северного вестника».

Прежде всего я должен признаться, что г. Волынский для меня двойствен. В первом и лучшем г. Волынском я ничего не нахожу, кроме симпатичного. Он недавно издал драгоценную книгу «Письма Бенедикта Спинозы» в превосходном переводе г-жи Л. Гуревич. Если бы побольше издавалось в России таких книг!.. Наивная биография Колеруса, страшный акт отлучения Спинозы от синагоги - все это переведено г. Волынским с удивительной красотой. В его объяснениях, заметках, редакторских выносках вас увлекает не столько научная добросовестность, как трогательная, благоговейная любовь, почти суеверная преданность учителю. Да, именно такой суеверной, фанатической любовью надо любить великих!.. Почти так же хороши и добросовестны популярные статьи г. Волынского о Канте.

Во всех трудах г. Волынского есть одна характерная черта - не русская, но глубоко симпатичная. В этом пламенном, несколько сухом, но возвышенном мистицизме поклонника великого еврейского философа, в неутолимой ненависти к пошлой стороне позитивизма, в этой национальной, так сказать, прирожденной способности к тончайшим метафизическим абстракциям - сразу чувствуется нравственный и философский темперамент семита. Более всего меня привлекает к таким семитическим темпераментам неподдельная чистота, наивность философского жара, пламенная и вместе с тем целомудренная страстность ума. Недаром еврейская национальность до сих пор носительница страшного и благодатного огня - тысячелетней жажды Бога. Сколько раз, погибая, оплодотворяла она своим огнем более спокойные арийские культуры, которым грозили бесплодием научный материализм и позитивная уравновешенность.

Среди грубого шутовства г. Буренина, среди банального народнического реализма г. Протопопова и г. Скабичевского, замечая в новом типе публициста-философа, г. Волынском, искру этого плодотворного мистического огня, я не могу не приветствовать ее с величайшей радостью.

Может быть, я отчасти и преувеличиваю значение первого, лучшего г. Волынского, но пусть!.. Это - из ненависти ко второму г. Волынскому, не имеющему с первым ничего общего, к его злополучному двойнику. Как всегда бывает, уродливый двойник, мучительная карикатура на свой оригинал, художественный критик Волынский притворился нежнейшим и преданнейшим другом философа Волынского, чтобы вернее погубить его. Национальный темперамент, лучший помощник в искреннем деле призвания, как только человек берется не за свое дело, обращает все свое могущество против него, делается непоправимой слабостью. Так отвлеченная семитическая метафизика, вполне уместная в статьях философских г. Волынского, поражает убийственной сухостью и бесплодием его художественное понимание. Вы как будто узнаете фанатизм и метафизическое раздражение черствых сердцем, узких и озлобленных учителей Талмуда. Какая мелочность! Какое уныние! Зачем он говорит, что любит красоту, любит жизнь?

Критик г. Волынский презирает простой, человеческий язык философа г. Волынского. Он даже притворяется русским патриотом, когда уж русского в нем нет ровно ничего. Он откапывает какие-то невероятные допотопные цветы красноречия, чудовищно-комические, от которых становится не смешно, а жутко на сердце читателей, как от тех предметов роскоши, некогда веселеньких и пленительных безделушек, которые через тысячелетия находят среди мертвых костей в гробах. Бог с ней, с легкой иронией, с беззаботным юмором г. Волынского! И эта зловещая карикатура на Спинозу своими мертвыми устами, своим деревянно-цветистым языком проповедует деревянно-мертвого талмудического Бога. В сказочных новеллах Эдгара По являются мертвецы, ненадолго воскресшие, одаренные искусственной жизнью. Они действуют, ходят, говорят, даже смеются, совсем как живые. Ничего доброго не предвещают их лица без кровинки, напряженный, лихорадочный блеск в глазах. И настоящие живые люди с недобрым предчувствием смотрят на них и думают: быть худу. Юный рецензент «Северн вест» всегда казался мне таким мертвецом из рассказов Эдгара По, одаренным какою-то противоестественною жизнью. Пишет он статьи, проповедует Бога, громит материализм, даже проявляет попытки юмора, совсем как живой, и все-таки я ничему не доверяю и думаю: быть худу.

Когда вы смотрите на почтенных людей старого поколения, на окаменевших редакторов, на критиков, подобных г. Протопопову и г. Скабичевскому, и вдруг чувствуете, что люди эти, в сущности, - давно уже мертвые, что от них даже как будто пахнет смертью и тленом, такое ощущение - надо признаться - довольно страшно. Но, впрочем, с ним еще можно примириться: была же у них своя молодость, своя жизнь. Но когда в литературе начинают появляться молодые люди или, лучше сказать, молодые мертвецы, как г. Волынский, когда от самых юных, только что начинающих, веет уже холодом могилы, страшным запахом смерти и тлена, это - признак последних дней целого поколения: уже тут несомненно быть худу!

В самом деле, не стоим ли мы перед бездной? Caveant consules. Если современная литературная анархия будет прогрессировать по тому же пути, страшно подумать, до чего мы дойдем через двадцать, тридцать лет.

Едва ли спасение заключается в проблематической возможности появления нового великого таланта. Гений возродит поэзию, но не создаст литературы, которая невозможна без великого культурного принципа, имеющего притом общечеловеческое, а не одно только русское национальное значение. А такого объединяющего принципа наша литература или, лучше сказать, наша стихийная поэзия еще до сих пор сознательно не выработала.

Напрасно, гордясь великим прошлым, мы стали бы утешать себя мыслью, что не может постигнуть полное литературное варварство ту страну, у которой есть Пушкин, Тургенев и Толстой. Благодатные гении прошлого отступаются от своего народа, если он недостоин их. У англичан XVI века был Шекспир, но уже в XVII веке главное течение народной жизни избрало другое русло, и Шекспир сделался как будто чужим на своей родине. Кто знает, и современная литературная Россия может, наконец, сделаться недостойной великого прошлого, недостойной Пушкина: и Пушкин станет чужим в одичавшей литературе, и гений его - страшно сказать - отступится от своего народа. Caveant consules!

Что там, в темном будущем, перед которым мы стоим?

Смерть народной литературы - величайшее бедствие - немота целого народа, бессловесная смерть его творческого гения!..

В следующих главах я постараюсь показать новые созидающие силы, новое литературное течение, которое позволяет надеяться, что такое страшное бедствие не постигнет русской поэзии. Это течение или, лучше сказать, эта смутная потребность целого поколения, едва определившаяся, почти не выраженная словами, возникла не из метафизических обобщений, а прямо из живого сердца, из глубины современного общеевропейского и русского духа. Я даже не знаю, можно ли назвать эту потребность литературным течением. Это скорее только первая подземная струйка вешней воды, слабая и жизненная. Ее характерная черта - соединение двух глубоких контрастов - величайшей силы и величайшего бессилия. Я сказал, что она слабая, и, в самом деле, ничего не может быть легче, как осмеять ее и отвергнуть, презрительно заметить, что это старая песня на новый лад. Но после смеха и отрицания она будет существовать по-прежнему, даже расти и усиливаться, потому что она - живая, она стремится утолить вечную потребность человеческого сердца.

Так иногда из-под тяжелого камня пробиваются побеги молодого растения. Кажется, что они неминуемо должны погибнуть, подавленные камнем. Но нет в мире такой силы, которая могла бы остановить их упорный, непобедимый рост. Младенчески слабые и беспомощные, они, рано или поздно, вырвутся и подымут, если надо, силою жизни огромную мертвую тяжесть камня.

Я хочу проследить эти первые побеги молодой литературы, слабые и живые.

"Каждая эпоха русской литературы имела свое сознание о самой себе, выражавшееся в критике", — писал В. Г. Белинский. С этим суждением трудно не согласиться. Русская критика — явление столь же яркое и уникальное, как и русская классическая литература. Многократно отмечалось, что критика, будучи синтетичной по своей природе, играла громадную роль в общественной жизни России. Критические статьи В. Г. Белинского, А. А. Григорьева, А. В. Дружинина, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и многих других заключали в себе не только подробный разбор произведений, их образов, идей, художественных особенностей; за судьбами литературных героев, за художественной картиной мира критики стремились увидеть важнейшие нравственные и социальные проблемы времени, и не только увидеть, но и порой предложить свои пути решения этих проблем.

Статьи русских критиков оказывали и продолжают оказывать значительное воздействие на духовную и нравственную жизнь общества. Не случайно они давно уже включены в программу школьного образования. Однако на протяжении многих десятилетий на уроках литературы ученики знакомились главным образом с критикой радикальной направленности — со статьями В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и ряда других авторов. Критическая статья при этом воспринималась чаще всего как источник цитат, которыми школьники щедро "украшали" свои сочинения.

Подобный подход к изучению русской классики формировал стереотипы художественного восприятия, значительно упрощал и обеднял картину развития отечественной литературы, отличавшуюся ожесточенными идейными и эстетическими спорами.

Лишь в недавнее время благодаря появлению целого ряда серийных изданий и глубоких литературоведческих исследований наше видение путей развития российской литературы и критики стало более объемным и многогранным. В сериях "Библиотека “Любителям российской словесности”", "История эстетики в памятниках и документах", "Русская литературная критика" вышли в свет статьи Н. М. Карамзина, К. Н. Батюшкова, П. А. Вяземского, И. В. Киреевского, Н. И. Надеждина, А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова и других выдающихся отечественных литераторов. Сложные, драматичные искания различных по своим художественным и общественным убеждениям критиков XIX—начала XX веков воссозданы в серии "Библиотека русской критики". Современные читатели получили наконец возможность познакомиться не только с "вершинными" явлениями в истории отечественной критики, но и со множеством других, не менее ярких явлений. При этом наше представление о "вершинах", о масштабе значимости многих критиков существенно уточнилось.

Думается, что и практика школьного преподавания должна формировать более объемное представление о том, как отразилась русская литература XIX века в зеркале отечественной критики. Важно, чтобы юный читатель начал воспринимать критику как органическую часть Литературы. Ведь Литература в широком смысле — это искусство слова, воплощающееся как в художественном произведении, так и в литературно-критическом выступлении. Критик всегда немного и художник, и публицист. Талантливая критическая статья обязательно содержит в себе мощный сплав нравственно-философских раздумий ее автора с тонкими и глубокими наблюдениями над художественным текстом.

Изучение критической статьи дает очень мало, если ее основные положения воспринимаются как некая догма. Для читателя важно эмоционально и интеллектуально пережить все сказанное критиком, вдуматься в логику его мысли, определить меру доказательности выдвинутых им аргументов.

Критик предлагает свое прочтение художественного произведения, раскрывает свое восприятие творчества того или иного писателя. Часто критическая статья заставляет заново осмыслить произведение или художественный образ. Какие-то суждения и оценки в талантливо написанной статье могут стать для читателя подлинным открытием, а что-то покажется ему ошибочным или спорным. Особенно увлекательно сопоставление разных точек зрения по поводу одного и того же произведения или творчества конкретного писателя. Это всегда дает богатый материал для размышлений.

В настоящей хрестоматии собраны работы ведущих представителей русской литературно-критической мысли XIX—начала XX веков, от Н. М. Карамзина до В. В. Розанова. Многие издания, по которым печатаются тексты статей, стали библиографической редкостью.

Хрестоматия позволит взглянуть на творчество Пушкина глазами И. В. Киреевского и В. Г. Белинского, А. А. Григорьева и В. В. Розанова, познакомиться с тем, как по-разному воспринимали поэму "Мертвые души" современники Гоголя — В. Г. Белинский, К. С. Аксаков, С. П. Шевырёв, как оценивались герои комедии Грибоедова "Горе от ума" критикой второй половины XIX века. Читатели смогут сопоставить свое восприятие романа Гончарова "Обломов" с тем, как он интерпретировался в статьях Д. И. Писарева и Д. С. Мережковского, увидеть в пьесах Островского, благодаря работе А. В. Дружинина, не только "темное царство" с проникающими в него одинокими светлыми "лучами", но многоликий и многокрасочный мир русской национальной жизни.

Для многих, несомненно, станут открытием статьи современников Л. Толстого о его творчестве. Основные приметы таланта Л. Толстого — умение показать "диалектику души" своих героев, "чистоту нравственного чувства" — одним из первых обозначил и раскрыл Н. Г. Чернышевский. Что касается статей Н. Н. Страхова о "Войне и мире", то с полным правом можно утверждать: в отечественном литературоведении немного найдется работ, которые могут быть поставлены рядом с ними по глубине проникновения в замысел Л. Толстого, по точности и тонкости наблюдений над текстом. Критик считал, что писатель "дал нам новую русскую формулу героической жизни", впервые после Пушкина смог отобразить русский идеал — идеал "простоты, добра и правды".

Особый интерес представляют собранные в хрестоматии размышления критиков о судьбах русской поэзии. Необычайно многообразны проблемы, поставленные в статьях К. Н. Батюшкова и В. А. Жуковского, В. Г. Белинского и В. Н. Майкова, В. П. Боткина и И. С. Аксакова, В. С. Соловьева и В. В. Розанова. Здесь мы найдем оригинальные, не утратившие своей значимости суждения о жанрах "легкой поэзии" и о принципах перевода, увидим стремление проникнуть в "святая святых" поэзии — в творческую лабораторию поэта, понять специфику выражения мысли и чувства в лирическом произведении. А как верно, как ярко определена в этих публикациях творческая индивидуальность Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Фета, Тютчева и А. К. Толстого!

Примечательно, что итогом непростых исканий и нередко ожесточенных споров стало стремление критики начала XX века "вернуть" русскую культуру к Пушкину, к пушкинской гармонии и простоте. Провозглашая необходимость "возврата к Пушкину", В. В. Розанов писал: "Хочется, чтобы он вошел другом в каждую русскую семью... Ум Пушкина предохраняет от всего глупого, его благородство предохраняет от всего пошлого, разносторонность его души и занимавших его интересов предохраняют от того, что можно было бы назвать “раннею специализациею души”".

Надеемся, что хрестоматия станет незаменимым путеводителем по произведениям выдающихся русских художников слова, поможет по-настоящему понять эти произведения, сопоставить различные способы их истолкования, обнаружить в прочитанном то, что осталось незамеченным или изначально показалось неважным и второстепенным.

Литература — это целая Вселенная. У ее "солнц" и "планет" были свои спутники — попавшие в орбиту их неотвратимого притяжения литературные критики. И как бы хотелось, чтобы не только классиков русской литературы, но и этих критиков мы могли бы назвать нашими вечными спутниками.

История русской литературной критики. Прозоров В.В.

М.: 2002 - 463 с..

В учебнике представлен панорамный обзор истории уникального явления отечественной культуры - русской литературной критики - с анализом ключе­вых моментов ее развития. Книга снабжена разнообразным справочно-вспомогательным и эвристиче­ским материалом, достаточным для усвоения сложного историко-литературного курса. Для студентов филологических, историко-культурных и журналистских направлений вузов, учителей средних школ и гуманитарных колледжей.

Формат: pdf

Размер: 8,4 Мб

Смотреть, скачать: drive.google ; Rghost

СОДЕРЖАНИЕ
Содержание понятия литературная критика
Назначение литературной критики.
Основные свойства литературно-критического высказывания.
Профессиональная, писательская и читательская литературная критика.
История литературы и история литературной критики: их взаимосвязь.
Проблемы периодизации истории русской литературной критики.
Пути развития русской литературно-критической мысли XVIII века
Истоки русской литературной критики.
Литературно-критические суждения писателей-классицистов. В. К. Тредиаковский, А. П. Сумароков, М. В. Ломоносов, М. М. Херасков, Г. Р. Державин.
Новые тенденции в развитии русского литературно-критического сознания последней
трети XVIII века. В. И. Лукин, П. А. Плавильщиков, Н. И. Новиков.
Сентименталистская критика.
Эстетические основы и проблематика литературно-критических выступлений Н. М. Карамзина. И. И. Дмитриев.
Литературная критика первой четверти XIX века
Переходный характер литературной критики 1800-1810-х гг.
Становление русской романтической критики.
Оформление идей романтической эстетики в статьях В. А. Жуковского
Литературно-критическая деятельность С Н. Батюшкова
Проблемы романтизма и народности литературы в осмыслении О. М. Сомова, П. А. Вяземского, В. К. Кюхельбекера, А. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева.
Литературная критика 1830-х годов
Своеобразие литературного процесса 1830-х годов.
Романтическая критика на страницах журнала Московский телеграф. Н А. Полевой и К. А. Полевой.
Литературно-критические выступления писателей пушкинского круга. А. С. Пушкин о проблемах народности и истинного романтизма Ф. В. Булгарин.
Литературно-критическая деятельность П. А. Вяземского, П. А. Плетнева, Н. В. Гоголя.
Философская критика 1830-х годов. Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский.
Журнал Московский вестник.
Эстетические и литературно-критические взгляды И. И. Надеждина.
Литературная критика на страницах журнала Телескоп и газеты Молва.
Начало литературно-критической деятельности В. Г. Белинского.
Литературная критика в Московском наблюдателе и Библиотеке для чтения. С. П. Шевырев. О. И. Сенковский. В. Г. Белинский в пору примирения с действительностью.
Литературная критика 1840-х годов
Характеристика общественно-литературной ситуации.
Литературная критика Отечественных записок: В. Г. Белинский, М. Н. Катков,
А. Д. Галахов, В. П. Боткин, В. Н. Майков.
Критика журнала Москвитянин и славянофильская критика: М. П. Погодин, С. П. Шевырев,
И В. Киреевский, А. С. Хомяков, К С. Аксаков.
Литературно-критическая позиция журнала И. И. Панаева и Н. А. Некрасова Современник.
В. Г. Белинский в Современнике. А. В. Никитенко-критик.
Литературная критика на страницах журналов конца 1840 начала 1850-х годов:
С. С. Дудышкин, А. А. Григорьев, Б. Н. Алмазов.
Литературная критика 1860-х годов Характеристика литературной критики середины 1850
1860-х годов.
Критика в журнале Современник: Н. Г Чернышевский, И. А. Добролюбов.
Критика в журнале Русское слово: Г. Е. Благосветлов, Д. И. Писарев, В. А. Зайцев.
Раскол в нигилистах М. А. Антонович.
Эстетическая критика: П. В. Анненков, В. П. Боткин, А. В. Дружинин.
Славянофильство в шестидесятые годы: К. С. Аксаков.
Почвенническая критика: Ф. М. Достоевский, Н. Н. Страхов.
Органическая критика А. А. Григорьева.
Литературная критика 1870-1880-х годов
Общая характеристика литературной жизни.
Газетная критика.
Народническая критика.
Журналы Отечественные записки и Дело: П. Л. Лавров, Н К Михайловский, П. Н. Ткачев, Н В. Шелгунов.
Критика неославянофильской и охранительной направленности. Н Н Страхов, К. Н Леонтьев.
Писательская критика второй половины XIX века. И. С. Тургенев. И. А. Гончаров. Л. Н. Толстой. М. Е. Салтыков-Щедрин. Н. С. Лесков. Ф. М. Достоевский.
Литературная критика конца 1880-1910-х годов
Общая характеристика литературной критики Серебряного века.
Народническая литературная критика. Н. К. Михайловский., М. А. Протопопов. ИД. Боборыкин. Л. Е. Оболенский. В. А. Гольцев. В. В. Чуйко.
Эстетические платформы журналов Жизнь и Мир Божий в литературно-критических дискуссиях 1890-х годов. Е. А. Соловьев-Андреевич. И. И. Иванов. А. И. Богданович. Р. В. Иванов-Разумник. А. Г. Горнфельд.
Массовая журнальная и газетная критика. А. А. Измайлов. К. И. Чуковский. Н. Я. Абрамович.
Марксистская критика. В. И. Ленин. Г. В. Плеханов. В. В. Воровский. А. В. Луначарский.
Новая критика 1890-1910-х годов. Формирование модернистских течений в литературной
критике. В. С. Соловьев. Д. С. Мережковский. А. Л. Волынский. Н Минский.
Эстетическаякритика: П. Д. Боборыкин, С. М. Волконский.
Критика символистов и акмеистов: В. Я. Брюсов и журнал Весы. Эллис. М. А. Волошин. Н. С Гумилев. А. А. Блок. И. Ф. Анненский.
Имманентная критика Ю. И. Айхенвальда. В. В. Розанов.
Глава
8. Литературная критика в Советской России 1920 начала 1930-х годов
Новая литературная эпоха. Литературная критика как источник
формирования новой литературной ситуации.
Пролеткульт. П. И. Лебедев-Полянский и А. А. Богданов в литературной жизни
1920-х годов.
Критическая методология пролеткультовцев.
Футуристы
В. Б. Шкловский как литературный критик.
Серапионовы братья Л. Н. Луни.
История РАПП.
Литературно-критическая идеология напостовства. Г Лелевич. Раскол в РАПП и новые тенденции в литературной критике. Л. Д. Троцкий. А. К. Воронский. НИ Бухарин.
Споры о пролетарской культуре и позиция Е. Замятина. Кружки рабочей критики
и читательская критика.
Независимые литературные критики: О. Э. Мандельштам.
Оппозиционная литературная критика.
А. В. Луначарский. В. П. Полонский. В. Ф. Переверзев.
Литературно-критическая деятельность группы Перевал. Д. Горбов. А. Лежнев.
Советская литературная критика 1930 середины 1950-х годов
Черты новой литературной эпохи.
Создание Союза советских писателей. Партийное постановление О перестройке литературно-художественных организаций. Первый съезд советских писателей. Роль
М. Горького в литературной жизни 1930-х годов.
Партийная литературная критика.
Писательская литературная критика: А. А. Фадеев, А. Н. Толстой, А. П. Платонов. Типология литературно-критических выступлений. А. П. Селивановский. Д. П. Мирский.
Литературная критика в свете партийных решений. В. В. Ермилов.
Кризис литературной критики.
Советская литературная критика середины 1950-1960-х годов
Второй съезд советских писателей. Литературная критика в обстановке оттепели.
Роль Н. С. Хрущева в литературной ситуации 1960-х годов.
Писательская литературная критика: КА. Федин, Л. М. Леонов, К. М. Симонов. Литературно-критическое творчество А. Н. Макарова.
Творческая индивидуальность Л. А. Щеглова.
Литературная критика на страницах журнала Новый мир. Дискуссия о статье
В. М. Померанцева. Позиция Нового мира и литературно-общественная
ситуация 1960-х годов. Творчество А. В. Белинкова. Спор Нового мира с Октябрем.
Литературно-критический отдел Нового мира. Н И. Ильина. И. И. Виноградов. В. Я. Лакшин. А. Т. Твардовский в роли литературного критика.
Литературно-критический отдел журнала Юность
Советская литературная критика 1970-1980-х годов
Постановление ЦК КПСС о литературно-художественной критике
Типы литературной критики и критиков.
Литературно-общественная атмосфера 1970 начала 1980-х годов.
Творческие индивидуальности литературных критиков: Ю. И. Селезнев, И. А. Дедков,
А. М. Турков, И. П. Золотусский, В. Э. Кардин, Б. М. Сарнов, В. В. Кожинов,
И. В. Роднянская.
Классическая литература в оценках критики.
Конец 1980-х годов в литературной критике. СИ. Чупринин.
Полемическое противостояние. Диалоги недели.
Литературная критика России 1990-х годов 352
Литературно-общественная ситуация последнего десятилетия XX века.
Газетная критика и критика в Интернете.
Тусовка в литературной критике.
Литературно-критическая аналитика
Писательская литературная критика.
Новые проблемы литературной критики.
Литературная критика и школьное литературное образование.
Филологическая критика 1990-х годов.
Критика как открытая система.
Задачник
Рекомендуемая литература
Указатель имен
Указатель периодических изданий

Критика от греческого «kritice» - разбирать, судить, появилась как своеобразная форму искусства еще во времена античности, со временем став настоящим профессиональным занятием, долго носившим «прикладной» характер, направленный на общую оценку произведения, поощряющий или наоборот осуждающий авторское мнение, а также рекомендующий или нет книгу другим читателям.

Со временем данное литературное направление развивалось и совершенствовалось, начав свой подъем в европейскую Эпоху Возрождения и достигнув значительных высот к концу 18 началу 19 века.

На территории России подъем литературной критики приходится на середину 19 века, когда она став уникальным и ярким явлением в русской литературе начала играть в общественной жизни того времени огромную роль. В произведениях выдающихся критиков XIX столетия (В.Г. Белинский, А.А.Григорьев, Н. А Добролюбов, Д. И Писарев, А.В.Дружинин, Н. Н. Страхов, М. А. Антонович) был заключен не только подробный обзор литературных сочинений других авторов, разбор личностей главных персонажей, обсуждение художественных принципов и идей, а и виденье и собственная интерпретация всей картины современного мира в целом, его моральных и духовных проблем, пути их решения. Эти статьи уникальные по своему содержанию и силе воздействия на умы общественности и сегодня относятся к числу мощнейшего инструмента воздействия на духовную жизнь общества и его моральные устои.

Русские литературные критики XIX века

В свое время поэма А. С. Пушкина «Евгений Онегин» получила много самых разнообразных отзывов от современников, которые не понимали гениальные новаторские приемы автора в этом произведении, имеющем глубокий подлинный смыл. Именно этому произведению Пушкина и были посвящены 8 и 9 критические статьи Белинского «Сочинения Александра Пушкина», поставившего перед собой цель раскрыть отношение поэмы к обществу, изображенному в ней. Главные особенности поэмы, подчеркнутые критиком, это её историзм и правдивость отражения действительной картины жизни русского общества в ту эпоху, Белинский называл её «энциклопедией русской жизни», и в высшей степени народным и национальным произведением».

В статьях «Герой нашего времени, сочинение М. Лермонтова» и «Стихотворения М. Лермонтова» Белинский видел в творчестве Лермонтова абсолютно новое явление в русской литературе и признавал за поэтом умение «извлекать поэзию из прозы жизни и потрясать души верным её изображением». В произведениях выдающегося поэта отмечена страстность поэтической мысли, в которых затронуты все самые насущные проблемы современного общества, критик называл Лермонтова приемником великого поэта Пушкина, подмечая, однако полную противоположность их поэтического характера: у перового все пронизано оптимизмом и описано в светлых тонах, у второго наоборот — стиль написания отличается мрачностью, пессимизмом и скорбью об утраченных возможностях.

Избранные произведения:

Николай Алек-санд-ро-вич Добролюбов

Известный критик и публицист середины 19 ст. Н. А Добролюбов, последователь и ученик Чернышевского, в своей критической статье «Луч света в темном царстве» по пьесе Островского «Гроза» назвал его самым решительным произведением автора, в котором затронуты очень важные «наболевшие» общественные проблемы того времени, а именно столкновение личности героини (Катерины), отстаивавшей свои убеждения и права, с «темным царством» - представителями купеческого класса, отличающихся невежеством, жестокостью и подлостью. Критик видел в трагедии, которая описана в пьесе, пробуждение и рост протеста против гнета самодуров и угнетателей, а в образе главной героини воплощение великой народной идеи освобождения.

В статье «Что такое обломовщина», посвященной разбору произведения Гончарова «Обломов», Добролюбов считает автора талантливейшим литератором, который в своем произведении выступает как посторонний наблюдатель, предлагая читателю самому делать выводы о его содержании. Главный герой Обломов сравнивается с другими «лишними людьми своего времени» Печориным, Онегиным, Рудиным и считается, по мнению Добролюбова самым совершенным из них, он называет его «ничтожеством», гневно осуждает его качества характера (лень, апатия к жизни и рефлексия) и признает их проблемой не только одного конкретного человека, а всего русского менталитета в целом.

Избранные произведения:

Аполлон Алек-санд-ро-вич Григорьев

Глубокое и восторженное впечатление произвела пьесе «Гроза» Островского и на поэта, прозаика и критика А. А. Григорьева, который в статье «После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу»» не спорит с мнением Добролюбова, а как-бы поправляет его суждения, например, заменяя термин самодурство понятием народность, которое, по его мнению, присуще именно для русского человека.

Избранное произведение:

Д. И. Писарев, «третий» выдающийся русский критик после Чернышевского и Добролюбова также затрагивал тему обломовщины Гончарова в своей статье «Обломов» и считал, что это понятие очень удачно характеризует существенный порок русской жизни, который будет существовать всегда, высоко оценивал данное произведение и называл его актуальным для любой эпохи и для любой национальности.

Избранное произведение:

Известный критик А. В. Дружинин в статье «Обломов» роман И. А. Гончарова» обратил внимание на поэтическую сторону натуры главного героя помещика Обломова, которая вызывает у него не чувство раздражения и неприязни, а даже некой симпатии. Он считает главными положительными качествами русского помещика ласковость, чистоту и мягкость души, на фоне которых леность натуры воспринимается более терпимо и расценивается как некая форма защиты от влияний пагубной деятельности «активной жизни» других персонажей

Избранное произведение:

Одним из известных произведений выдающегося классика русской литературы И.С.Тургенева, вызвавшим бурный общественный резонанс, стал написанный в 18620году роман «Отцы и дети». В критических статьях «Базаров» Д. И. Писарева, «Отцы и дети» И. С. Тургенева» Н. Н Страхова, а также М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени» разгорелась острая полемика над вопросом, кем же считать главного героя произведения Базарова — шутом или идеалом для подражания.

Н.Н Страхов в своей статье «Отцы и дети» И.С. Тургенева» увидел глубокий трагизм образа Базарова, его жизненность и драматическое отношение к жизни и назвал его живым воплощением одного из проявлений настоящего русского духа.

Избранное произведение:

Антонович рассматривал этот персонаж как злую карикатуру на молодое поколение и обвинял Тургенева в том, что он отвернулся от демократически настроенной молодежи и предал свои прежние взгляды.

Избранное произведение:

Писарев же увидел в Базарове полезного и реального человека, который способен разрушить устаревшие догмы и застарелые авторитеты, и таким образом расчистить почву для формирования новых передовых идей.

Избранное произведение:

Расхожая фраза о том, что литература создается не писателями, а читателями оказывается верной на все 100%, и судьбу произведения вершат именно читатели, от восприятия которых зависит будущая судьба произведения. Именно литературная критика помогает читателю сформировать свое личное окончательное мнение по поводу того или иного произведения. Также критики оказывают неоценимую помощь писателям, когда дают им представление о том, насколько понятны их произведения публике, и насколько правильно воспринимаются мысли высказанные автором.