Владимир Маяковский известен не только своим гениальным поэтическим талантом, но и мощной харизмой, которая в свое время разбила немало женских сердец. Множество любовных романов и увлечений как в стихах поэта, так и дали жизнь реальным людям. Дети Маяковского - это один из главных вопросов для исследователей биографии поэта. Кто они, наследники великого гения-футуриста? Сколько детей у Маяковского, как сложилась их судьба?

Личная жизнь поэта

Владимир Маяковский был очень обаятельным, умным и видным мужчиной. Перед его пронзительным, бьющим прямо в сердце взглядом не могла устоять практически ни одна женщина. Поэта всегда окружала толпа поклонниц, да и сам он легко бросался в океан любви и страсти. Известно, что особенное, горячее чувство и привязанность его были связаны с Лилей Брик, но это не ограничивало его в увлечении другими женщинами. Так, любовные романы с Елизаветой Лавинской и Елизаветой Зиберт (Элли Джонс) стали во многом судьбоносными для поэта, навсегда заняв нишу его памяти и наследия.

Вопрос наследия

Дети Маяковского, их судьба - вопрос этот встал особенно остро после смерти поэта. Безусловно, стихи, воспоминания современников, дневники, письма, документальные записи очень ценны для истории русской литературы, но куда значимее вопрос потомства и наследия.

Живое продолжение памяти и истории о гениальном футуристе, коим являются дети Маяковского, окутано тайнами, сомнениями и неточностями. Лилия Брик не могла иметь детей. Однако исследователи на 99% уверены, что наследников у поэта как минимум двое. И появились они от двух разных женщин, на разных континентах. Это сын Глеб-Никита Лавинский и дочь Патрисия Томпсон.

Долгое время информация о них не разглашалась, и подробности их историй рождения знали лишь близкие люди. Теперь дети Маяковского (фото и документы их хранятся в музейных архивах) - это утвержденный факт.

Сын

Во время работы в "Окнах РОСТа" (1920 г.) Владимир Маяковский познакомился с художницей Лилией (Елизаветой) Лавинской. И хотя на тот момент она была замужней барышней, это не помешало ей увлечься статным и харизматичным поэтом. Плодом этих отношений стал их сын, получивший двойное имя Глеб-Никита. Он родился 21 августа 1921 года и в документах был записан под фамилией Антона Лавинского, официального мужа матери. Сам мальчик Глеб-Никита всегда знал, кто его Более того, несмотря на отсутствие отеческого внимания (дети Владимира Маяковского не занимали, он даже их боялся), он глубоко любил поэта и с юных лет читал его стихи.

Жизнь

Жизнь Никиты-Глеба была не из простых. При живых родителях мальчик до трех лет рос в детдоме. По тем социальным взглядам это было самое подходящее место для воспитания детей и приучения их к коллективу. О родном отце у Глеба-Никиты сохранилось мало воспоминаний. Гораздо позже он расскажет своей младшей дочери Елизавете об одной особенной их встрече, когда Маяковский взял его к себе на плечи, вышел на балкон и читал ему свои стихи.

Сын Маяковского обладал тонким художественным вкусом и абсолютным музыкальным слухом. В 20 лет Глеб-Никита был призван на фронт. Всю Великую Отечественную войну он прошел обычным солдатом. Тогда же впервые женился.

После победы 1945 года сын Маяковского поступил в Суриковский институт и стал Самая значимая и выдающаяся его работа - памятник Ивану Сусанину в Костроме (1967 г.).

Сходство с отцом

В 1965 году мастерскую скульптора Глеба-Никиты Лавинского посетил литературовед Е. Гуськов. Он был поражен внешним сходством мужчины с Владимиром Маяковским, его глубоким, низким голосом, манерой читать стихи так, как это делал сам поэт.

Сын для неродного отца Антона Лавинского всегда был живым напоминанием об увлечении и измене жены. Возможно, поэтому отношения отчима и пасынка были довольно холодными. А вот дружба с Маяковским была, напротив, удивительно теплой и крепкой. Семейный архив сохранил немало фотографий, свидетельствующих об этом.

Американская дочка

В середине 1920-х годов в отношениях между Маяковским и Лилией Брик произошел да и сама политическая обстановка в России тогда для поэта-революционера была сложной. Это стало поводом для его поездки в США, где он активно гастролировал, навещал друга Там же он и познакомился с русской эмигранткой Элли Джонс (настоящее имя - Елизавета Зиберт). Она была надежным товарищем, очаровательной спутницей и переводчицей для него в чужой стране.

Этот роман стал весьма знаменательным для поэта. Он даже всерьез хотел жениться, создать спокойную семейную гавань. Однако старая любовь (Лилия Брик) его не отпускала, все порывы быстро остыли. А 15 июня 1926 года Элли Джонс родила от поэта дочь - Патрисию Томпсон.

При рождении девочка получила имя Хелен-Патрисия Джонс. Фамилия досталась от мужа эмигрантки-матери Джорджа Джонса. Это было необходимо, чтобы ребенок мог считаться законнорожденным и остаться в США. Кроме того, тайна рождения уберегла девочку. Возможные дети Маяковского тогда могли попасть под преследования со стороны НКВД и самой Лилии Брик.

Судьба

О том, кто является настоящим отцом, Хелен-Патрисия узнала в девять лет. Но эта информация еще долго оставалась семейной тайной и была недоступна для общественности. Девочка унаследовала творческий талант отца. В 15 лет она поступила в художественный колледж, после окончания которого устроилась редактором в журнал «Макмиллан». Там она делала обзоры кинофильмов и музыкальных записей, редактировала вестерны, научную фантастику, детективы. Помимо деятельности в издательствах, Хелен-Патрисия работала преподавателем, писала книги.

В 1954 году дочь Маяковского вышла замуж за американца Уэйна Томпсона, сменила фамилию и оставила вторую часть от двойного имени - Патрисия. Спустя 20 лет супруги развелись.

Встреча с отцом

Когда Патрисии было три года, она в первый и единственный раз встретилась с отцом. Новость о рождении дочери очень обрадовала Маяковского, но он не мог получить визу в США. Зато разрешение на поездку во Францию достать удалось. Именно там, в Ницце, отдыхала Элли Джонс с дочерью. Патрисия называла его Володей, а он постоянно повторял «дочка» и «маленькая Элли». Не осознавая еще, кто перед ней, девочка все же сохранила теплые и нежные воспоминания об этой встрече.

Внуки

Дети Маяковского, их судьба - это отдельная глава истории гениального поэта. Теперь их уже, к сожалению, нет в живых. Но линию памяти продолжают внуки и правнуки.

Известно точно, что сын Маяковского - Глеб-Никита - был трижды женат. От этих браков у него родилось четверо детей (два сына и две дочери). Сын-первенец назван в честь отца-поэта Владимиром, а младшая дочь - в честь матери - Елизаветой. Дети Маяковского пошли по стопам предка и стали заслуженными творческими деятелями (скульпторами, художниками, педагогами). Сведения об их судьбе представлены довольно скудно и обрывочно. Известно лишь, что старший внук-тезка поэта (Владимир) умер в 1996 году, а внучка держит детскую художественную мастерскую. Род Маяковского продолжают пять внуков Глеба-Никиты (Илья, Елизавета, и Анастасия). Илья Лавинский работает архитектором, Елизавета - художником театра и кино.

О Патрисии Томпсон информация для российского общества до 1990-х годов была закрыта. Однако с доказательством родства с известным поэтом возник резонный вопрос продолжения рода. Есть ли дети у дочери Маяковского? Как оказалось, у Патрисии Томпсон есть сын Роджер, он работает адвокатом, женат, но своих детей не имеет.

• Сын Маяковского получил двойное имя из-за родительских разногласий в выборе имени для мальчика. Первую часть - Глеб - он получил от отчима, вторую часть - Никита - от матери. Сам Маяковский в воспитании сына участия не принимал, хотя и был частым гостем семьи в первые несколько лет.
• В 2013 году на Первом канале вышел фильм «Третий лишний», посвященный 120-летию со дня рождения поэта. В основу документальной ленты легла история роковой любви Маяковского и Лилии Брик, возможных причин самоубийства поэта, также была затронута вечная тема - дети Маяковского (кратко). Именно этот фильм впервые открыто и доказательно заявил о наследниках поэта.
• Поэт-футурист всегда был в центре женского внимания. Несмотря на всепоглощающую любовь к Лиле Брик, ему приписывают множество романов. А что было после, в большинстве случаев история просто умалчивает. Однако Глеб-Никита Лавинский однажды упомянул, что у Маяковского есть еще один сын, который живет в Мексике. Но эта информация так и не получила своего документального или какого-либо другого подтверждения.
• Патрисия Томпсон написала за свою жизнь 15 книг. Несколько из них она посвятила своему отцу. Так, книга «Маяковский на Манхэттэне, история любви» рассказывает о ее родителях и их недолгих, но нежных отношениях. Также Патрисия начала автобиографическую книгу «Дочка», но закончить ее не успела.
• Уже будучи в преклонном возрасте, Патрисия познакомилась с архивом отца (библиотека Санкт-Петербурга). На одной из страниц она узнала свои детские рисунки (цветочки и листья), которые оставила во время их первой и единственной встречи.
• По просьбе самой Элли Джонс дочь кремировала тело матери после ее смерти и похоронила в могиле Владимира Маяковского на Новодевичьем кладбище.
• Внучка поэта - Елизавета Лавинская - пишет книгу «Сын Маяковского». о ее отце, сыне известного поэта, его непростых отношениях с отчимом и беззаветной любви к родному отцу, с которым он так и не успел познакомиться сознательно. Ведь Глебу-Никите было всего восемь лет, когда не стало Маяковского.
• Беременной от Маяковского была последняя его любовь - Вероника Полонская. Но она была замужем и не желала так резко обрывать супружеские отношения ради поэта-сердцееда. Поэтому Полонская сделала аборт.

P.S.

Были ли дети у Маяковского? Теперь известно точно, что да. И хотя он никогда не был женат официально, теперь, когда все запреты и опасности гонений сняты, мы знаем, что было как минимум два наследника великого поэта-революционера. Более того, его потомки живут и сегодня, идя по собственному творческому пути. И память о таком литературном феномене, как Маяковский, дети, внуки и правнуки открыто пронесут еще через многие годы.

Хелен Патрисия Томпсон - Елена Владимировна Маяковская

Героини этой истории имеют по несколько имен: американка из Нью-Йорка Патрисия Томпсон, она же - Елена Владимировна Маяковская, единственная дочь великого русского поэта-бунтаря; мать Елены Владимировны и невенчанная жена Владимира Маяковского Элли Зиберт, которую на родине, в башкирском поселке Давлеканово величали Елизаветой Петровной. Патрисия Томпсон - автор 15 книг, одна из которых - «Маяковский на Манхэттене», выйдет в русском переводе в этом году, известна в Нью-Йорке как активная феминистка, специалист по философии, социологии и семейной экономике.

В течение 60 лет ее мать Элли Джонс скрывала от общества тот факт, что отцом ее дочки Пэт является известный советский поэт Владимир Маяковский.

Патрисия Томпсон объявила о том, что является дочерью Маяковского в 1991 году, после смерти матери и отчима. «Мама всегда избегала всяких разговоров по поводу ее романа с Маяковским. Было бы предательством с моей стороны по отношению к отчиму, которого я запомнила очень хорошим и предельно деликатным человеком, выдать ее секрет».

В четвертый раз навещая Россию, Патрисия Томпсон проложила свой маршрут на историческую родину через Москву в Давлеканово, где родилась и выросла ее мать. Построенный дедом дом уцелел, в нем сейчас располагается детский садик. Патрисия вынула из сумочки фото, сохранившийся план дома и прошлась по нему, словно была знакома с расположением комнат.

Дом с самых дедовских времен не перестраивался, и это прикосновение к прошлому вызвало бурю сентиментальных чувств в душе семидесятишестилетней женщины. Затем на берегу ей пел курай; молодой башкир, выводивший на тростниковой дудке немыслимой сложности печальный озон-кюй, показался Патрисии сказочным красавцем. Этот мелодичный образ родины своей матери и увезла любознательная американка в шумный Нью-Йорк.

Когда ее спрашивают, как Элли Зиберт удалось познакомиться с Маяковским, Патрисия Томпсон деликатно поправляет: «Лучше сказать, что Владимир Маяковский повстречал мою мать. Это случилось на вечеринке в Манхэттене во время его приезда в Америку в 1925 году. Матушка была очень хороша собой, ей шел тогда всего 21-ый год. Интеллектуалка, умница, она владела русским, английским, французским, немецким языками».

Что до Маяковского, то когда при заполнении анкеты прозвучал вопрос, на каком языке он собирается изъясняться, то «из застенчивости (неловко не знать ни одного языка)», он назвал французский... Позднее, привыкнув к английской речи, поэт признавался, что ему «легче понимать скупослового американца, чем сыплющего словами русского. Русский называет: трамвай - стриткарой, угол - корнером, квартал - блоком, квартиранта - бордером, билет - тикетом, а выражается так: «Вы поедете без меняния пересядок». Это значит, что у вас беспересадочный билет».

Элли Зиберт была переводчиком у Маяковского пять месяцев из шести, что он прожил в Америке... Отца Патрисия Томпсон видела один раз. Когда ей было два с половиной года, они встретились в Ницце: «Я запомнила лишь длинные - до самого неба ноги и сильные руки отца».

Дочь Маяковского гордится тем, что она русская по отцу и матери. Блестя темными отцовскими глазами, она убежденно провозглашает ХХI столетие веком России, утверждая, что Америке есть чему поучиться у родины ее предков.

Г. Фадеев

12.07.2003, В гостях: Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон Ведущий: Сергей Бунтман

12 июля 2003 г. В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон – дочь Владимира Маяковского, автор книги "Маяковский на Манхеттене". [и Николай Алексеевич Морев] Эфир ведет Сергей Бунтман.

С. БУНТМАН – Вы знаете, мы ищем выход из этой ситуации уже многие десятки лет. Ситуация в понимании Владимира Маяковского, в знании его жизни. Сейчас в гостях у нас Елена Владимировна Маяковская – человек, о существовании которого многие, даже крупнейшие знатоки и наиболее страстные поклонники творчества Владимира Маяковского и страстные ненавистники, и те, кто с ним спорил всю жизнь, они не догадывались. Сегодня у нас в руках и книга Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Книгу можете получить, Андрей из Кисловодска, считайте, что книжка ваша уже, и будет причем с автографом Елены Владимировны Маяковской. Еще 3 книжки мы разыграем, просто скажите – я хочу книгу, пришлите мне на пейджер 961-2222, для абонента "Эхо Москвы", никаких вопросов страшных я задавать не буду. Вы можете смотреть то, что происходит, не только по телевидению, но и в Интернете, у нас здесь есть веб-камера, знаете, как в аэропорту, можно помахать. Можете смотреть, и вы увидите, что невольно, а может быть, интуитивно, что даже ведущий этой программы Сергей Бунтман, что я надел желтую кофту сегодня, для того чтобы говорить о Маяковском. Елена Владимировна, добрый день. Мы очень рады вас видеть у нас и слышать в нашем эфире. Сегодня еще у нас в гостях Николай Алексеевич Морев, друг и творческий партнер Елены Владимировны. Здравствуйте, Николай Алексеевич.
Н. МОРЕВ – Добрый день, рад приветствовать вас.
С. БУНТМАН – Елена Владимировна, давайте мы поговорим и о Маяковском, и о вашей книге, о том, что вы здесь, приехали далеко уже не первый раз, вы приехали и участвуете сейчас в событиях, которые связаны с Маяковским. Очень хорошо вы пишете здесь в книге, что есть разные Маяковские. Маяковский советской пропаганды, Маяковский живой, Маяковский поэт. Поэт Маяковский, которого вы избегали очень долго, не хотели оказывать под его влиянием. Вот давайте и вы, и я думаю, что и Николай Алексеевич, который вместе с вами работает, вот что для вас Маяковский, как он вам видится и слышится сейчас.
П. ТОМПСОН – Я сказала на конференции, что Маяковский для меня как бы фантом, отец-фантом. Это более чем миф, это человек, которого надо снова изучать, для того чтобы понять всю его сложность. Он не настолько прост, как многие думают. Но единственное, что я могу сказать с уверенностью, это то, что мой отец, Владимир Владимирович Маяковский, любил Россию. Он надеялся, что у нее будет самое хорошее будущее. Мы можем иметь разные политические воззрения, но мы должны понять, что для Маяковского самое главное – это была Россия. Вопреки мнению многих людей, которые иногда задавали себе вопрос – что же именно любит Маяковский больше всего? Он, конечно, любил не скачки, хотя в Америке есть и лошадь, которую зовут Маяковский. Но я не собираюсь составлять лотерею и выяснять, кто выиграет в отношении того, что любил Маяковский. Единственное, что я знаю, это точно совершенно, что он любил меня, как отец может любить свою дочь.
Н. МОРЕВ – И мы имеем документы на этот счет и можем вас удивить некоторым образом.
С. БУНТМАН – Вот прямо берите и удивляйте.
Н. МОРЕВ – Удивляем. Только недавно совсем в руки моей жены попала книжка о Раневской, удивительном человеке, выдающейся артистке, выдающемся человеке, независимой в суждениях, и уж ей-то не верить нельзя. И вот мы читаем из этой книги, из ее дневников потрясающее признание, после посещения ее Лили Брик: "Она говорила о любви к покойному Брику и что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила – отказалась бы и от Маяковского? Она, не задумываясь, ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского. Мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень любила его. Пришла СС (Соня Шамардина) и тоже рассказывала о Маяковском, он был первым в ее жизни. Рассказывала о том, какую нехорошую роль играл в ее отношениях с Маяковским Чуковский, который тоже был в нее влюблен. Когда они обе ушли, мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому, и даже физически заболело сердце. СС (т.е. Соня Шамардина) говорила, что Маяковский тосковал по дочери в Америке, которой было три года во время последней встречи". Здесь ошибка – два с половиной было года. Но не в этом дело. И вот то, что Маяковский не любил детей или относился прохладно к этому вопросу, вот опровергается абсолютно громадной фигурой.
С. БУНТМАН – Я думаю, Елена Владимировна, у вас есть свои соображения о том, что такое Маяковский как отец. Не придуманный вами, не высчитанный через поэта, большого поэта, как бы там любить, не любить, и человек знаменитейший. Как вот это ваше ощущение, оно появлялось, что существует на свете Маяковский как ваш отец, и как оно изменялось? У вас тут есть в книге очень тревожные и непростые вещи и ощущения.
П. ТОМПСОН – Хотелось бы узнать, что за тревожные такие вещи.
С. БУНТМАН – Вы чувствовали силу этой личности как чужого человека, силу этой личности и хотели всегда быть самой собой, и тут ваше какое-то несколько сопротивление было такое.
П. ТОМПСОН – Ну, нет ли такой поэмы, которую написал мой отец, – я. Конечно, это мое наследие. Т.е. не хочется стоять в тени своего отца, а быть самой собой. Если мужчина может быть самим собой, то почему я не могу, как женщина, быть самой собой и быть философом. Т.е. что, неужели женщина должна быть таким точным подобием своего отца? Я думала, нет, нет, нет, нет (произносит эту фразу по-русски). Я по-русски не говорю, поэтому хочу, чтобы меня точно поняли. Очень важно для каждого человека быть самим собой. Неужели вы думаете, что существует хромосома, которая создает человека, делает его аутентичным? Если есть такая хромосома, то, конечно, я унаследовала ее от отца своего.
С. БУНТМАН – Вы знаете, наши дотошные слушатели (я напоминаю 961-2222, это пейджер, на который мы получаем вопросы), естественно, они хотят знать о подлинности того, что Владимир Маяковский ваш отец. Вот мы можем быть уверенны сколько угодно как дети, мы можем быть уверены как люди, но вот современное общество всегда требует доказательств. Доказательств фактических, фактологических, генетических – каких угодно. Потому что мы очень много видели разных историй, которые потом, увы, к разочарованию, оказывались неправдой.
П. ТОМПСОН – Я уже это понимала и поэтому я ждала, когда я создам свою карьеру, стану профессором. Кроме правды, я, собственно говоря, ничего и не получаю. И я верю тому, что говорила моя мать, а именно, что в ее жизни больше не было никакого мужчины. Когда Маяковский был в Манхеттене, и это было обещание, которое они дали друг другу, потому что Маяковский сказал: "Будь верна только мне. И пока я в Америке будут только ты и я". И поэтому я верю, что когда Маяковский уехал из Америки, и она собиралась родить ребенка, и я верю, что и она знала, и Маяковский знал, что они были моими родителями. Есть, конечно, люди, которые скажут – нет, нет, Маяковский никак не мог иметь детей в Америке. Но я должна сказать, что настало время, когда надо понять и узнать всю историю Маяковского. Т.е. они сами решили, что они ничего об этом говорить не будут. Именно так поступают люди, которые считают, что их частная жизнь должна оставаться их частной жизнью. И вы должны, что если бы это стало публичным, да еще для моей матери в Америке в то время, то это было бы тоже нехорошо и для Маяковского, который возвращался в Россию. Т.е. это было очень смутное время. Т.е. что получается? Есть женщина, которая со своим ребенком, не может приехать в Россию, потому что после революции никто не приветствовал в России семью моей матери. Хотя моя мать и ее семья очень любили Россию, но они не могли вернуться в Россию. Это первое. Второе – то, что Маяковскому не позволили бы вернуться еще в Америку.
С. БУНТМАН – Потому что родственники за границей, вот эта формулировка – родственники за границей.
П. ТОМПСОН – Совершенно верно. Вот в этом и заключается объяснение, вполне человеческое, понятное.
С. БУНТМАН – Вы знаете, я должен сказать в скобках сейчас нашим слушателям. Конечно, мы все люди строгие, мы все люди дотошные, мы видели здесь и в Москве очень много самозванцев, мы видели очень много детей императора, которых у него было больше, я не знаю, чем у кувейтского эмира какого-нибудь, мы очень много видели всего. Но эта история представляется нам реальной, и у меня нет никаких поводов не верить Елене Владимировне. Я думаю, что Николай Алексеевич тоже скажет два слова сейчас, до кратких новостей. Н. МОРЕВ – В отношении документов буквально несколько слов. Один из документов приведен в книге Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Это письмо его двум Элли.
С. БУНТМАН – Да, вот здесь можно посмотреть, кто по Интернету смотрит, тоже посмотрите…
Н. МОРЕВ – Это документ, как говорится, против которого никуда не денешься.
С. БУНТМАН – 28 год, да.
Н. МОРЕВ – Есть запись Маяковского в записной книжке со слова "дочка", это одна из совершенно удивительных, странных и трагических записей в записных книжках. По письму Элли Джонс Маяковскому, которое существует в архиве Лили Брик, ее мать пишет (я примерно говорю) – дорогой Володя, запиши к себе в книжку: в случае своей смерти известить таких-то таких-то, и дается адрес. И Маяковский записал это в своей книжке. Значит, был какой-то разговор с ними об опасности, которая могла ожидать Маяковского. Вот что Хургин погиб у него на глазах в Америке, представитель "Амторга". На чистой воде, в тихий день…
С. БУНТМАН – Да, была очень странная… сегодня у нас утром Майя Пешкова напоминала эту историю…
Н. МОРЕВ – …со Склянским, Склянский – секретарь Троцкого. И, видимо, что-то Маяковский сказал. Вот еще и почему они прижали друг другу пальцы к губам – будем хранить пока в тайне. И действительно, для пролетарского поэта, а ну-ка дочь в стране, которая не имеет дипломатических отношений с Россией, "замечательный фрукт" Маяковский.
С. БУНТМАН – Пожалуйста, Елена Владимировна, вы хотели что-то добавить, просто я должен сказать, что через полминуты мы с вами прервемся, послушаем новости, а потом продолжим. Я должен сказать – здесь очень забавно, – конечно, это его дочь, просто посмотрите на нее. Хорошо, да, хорошо вы это пишете. Вы все вопросы свои можете задавать и после новостей, присылайте на пейджер. Сразу хочу сказать, это программа "Ищем выход", не буду я ни за что голосовать сегодня, мы сегодня с вами голосовать не будем, мы просто побольше поговорим с Еленой Владимировной, еще у нас будет 25 минут после новостей.
С. БУНТМАН – Много вопросов. У нас Елена Владимировна Маяковская в гостях, Патриция Томпсон – так ее еще называют. У нас в гостях ее друг и творческий партнер Николай Алексеевич Морев. Мы говорим сейчас о книге, которую написала Елена Владимировна Маяковская, говорим о Маяковском. Вы смотрите нас по Интернету сейчас, вы видите все, что происходит в нашей большой студии, включите, у нас на сайте теперь можно смотреть по Интернету, там чуть-чуть есть такое забавное, конечно, расхождение между звуком и изображением, но я думаю, что это вас не будет раздражать. У нас книги, очень много людей хочет книгу, и посылали нам на пейджер, что хотят книгу, безумное количество людей. Пока у меня только 4 книги, которые я могу разыграть, 12-летнему нашему слушателю уже пообещал, плюс еще 3 книги. У нас сейчас будет небольшой обмен, и все книги будут у нас с подписью Елены Владимировны Маяковской. Елена Владимировна, вот здесь Владимир спрашивает: "Даже товарищ Сталин не знал о существовании дочери. Не верю". Дальше: "Наше родное КГБ неужели не знало, что есть у Маяковского дочь?" Ну как бы оно ни называлось тогда, ГБ, НКВД, ГПУ, как вам больше нравится. Известно ли, знали ли в руководстве Советского Союза и наши секретные службы любимые?
П. ТОМПСОН – Я не знаю, что знали люди в Советском Союзе. Да, давайте согласимся с тем фактом, что задача секретной полиции заключалась в том, чтобы защищать интересы страны. Другое дело, как интерпретировать эти интересы России, это уже меняется со временем. В стране, которая только еще формируется, которая еще только начинает осознавать себя, как случилось в Советском Союзе после революции, всегда существует естественная тенденция – подозревать. Но с другой стороны, возникает вопрос – что ж, неужели надо убивать тех, кто не согласен с этим. Вот в этом заключается разница между старым режимом и новым. Т.е. вот при новом режиме у вас есть так называемый открытый микрофон, и я могу говорить то, что я думаю. Я не думаю, что когда был жив мой отец, такая вещь существовала. Т.е. я полагаю, что я здесь для того, чтобы рассказать правду. А уж верят люди мне или нет, это мне безразлично. Потому что товарищ история за нас выскажется.
С. БУНТМАН – У меня вопрос к товарищу истории. Не у меня, скорее, а у слушателей. Скажите, пожалуйста, у вас есть реальные, явственные воспоминания от единственной встречи, когда вы были совсем маленькая, во Франции, в Ницце. Тогда произошла, судя по всему, встреча ваша и вашего отца. Или все это о том, что ваша мама рассказывала?
П. ТОМПСОН – Нет, нет, это не история, это факт. Маяковский неожиданно появился в Ницце, вот он сказал: "Я здесь". Моя мать чуть не умерла от этого. Вы можете себе представить, конечно, она этого не ожидала. Насколько вот я знаю, он там оставался три дня. Теперь попытаюсь ответить на ваш вопрос. Представьте себе маленького такого ребенка, и все, что я могла видеть, это что это длинные такие ноги. Но, конечно, вы и в России тоже понимаете, что такое кинестетическая память того, что ты воспринимаешь. Я помню, как он держал меня, я была у него на коленях, как он меня обнимал, как он ко мне прикасался, я это знаю. Конечно, кто-то может и посмеяться над этим, но тем не менее где-то в глубине такой вот такой кинестетической памяти это все остается, а эта память является самой древней. Я знаю, что между нами происходило такое объединение, еще и по-другому. И мне мать говорила, что когда он увидел меня в колыбели, он говорил – спит ведь, спит, наверное, ничего более притягательного, чем спящий ребенок нет. Я верю, что и он ко мне прикасался, и я не нему прикасалась, но что самое главное – что он увез с собой мои фотографии в Москву. Я знаю из авторитетных источников, что, когда он умер, Лиля Брик пришла в его кабинет и уничтожила мои фотографии. Зачем это делать кому-то?
С. БУНТМАН – Есть много причин. Бывают причины политические, а бывают причины, извините меня, женские.
П. ТОМПСОН – Да, конечно. Но есть разные женщины.
С. БУНТМАН – Абсолютно согласен.
П. ТОМПСОН – Моя мать не знала, что такое ревность.
С. БУНТМАН – Скажите, пожалуйста, несколько слов, здесь просят, о своей маме, о ее предках и происхождении. Вы знаете, я хочу предупредить одну вещь, пока переводят Елене Владимировне. Много, очень много вы можете просто прочесть в книге. Увы, конечно, книжка не всем достанется, тираж-то какой у нас, 500 экземпляров.
Н. МОРЕВ – Мы рассчитываем на дополнение.
С. БУНТМАН – Да, Николай Алексеевич?
Н. МОРЕВ – Институт мировой литературы контролирует этот вопрос.
С. БУНТМАН – Хотя бы тысячи три. Понимаете, это можно прочесть. Сейчас хочется живые вещи от Елены Владимировны нам с вами получить, а не чтобы Елена Владимировна нам то, что она в книжке написала, пересказывала. Сведения о маме, удивительное происхождение вашей мамы, удивительная семья, скажите несколько слов.
П. ТОМПСОН – Я с большой гордостью могу рассказать о корнях семьи моей матери в Башкирии. Во-первых, Екатерина Великая… не помню, это было в 17 или 18 веке, в 18 веке, она призвала, пригласила людей из Европы в Россию. Это, наверное, был самый замечательный указ по внешней политике в то время. Это наиболее открытый был указ, и она в свое время обещала предкам моей матери свободу вероисповедания, они были христианами-пацифистами…
С. БУНТМАН – Они были менониты, насколько я понимаю.
П. ТОМПСОН – Совершенно верно, менониты. Но что самое главное, что, когда они приехали в Россию, они обещали быть россиянами. И вот в течение 200 лет семья моей матери, она хранила это обещание – быть россиянами. И для меня в этом и заключается сущность чести. Когда моя мать была маленькой еще, она в школе выучила русский, английский и немецкий. И никогда моя мать никому бы не позволила что-нибудь негативное, отрицательное сказать о русских. Моя мать всю жизнь посвятила тому, чтобы попытаться объяснить американцам, что такое русские, что такое русская культура. И она всегда мне говорила, что необходимо проводить различие между политикой и людьми. Вот мой ответ на ваш вопрос. В книге этого нет, но тем не менее это то чувство, которое я с вами разделяю.
С. БУНТМАН – Просят еще раз сказать настоящее, первое имя и фамилию мамы вашей. Елизавета Зибер, да?
П. ТОМПСОН – Да.
С. БУНТМАН – Немецкие колонисты, менониты, удивительная сама по себе история, вот это вы обязательно прочтете, я так думаю. Я сразу хочу сказать, что у нас книжки получат: Владимир (276), это из Москвы; Ирина (286), тоже из Москвы; из Петербурга Александр (164) и Андрей из Кисловодска (368 начинается его телефон). "Когда вы в первый раз приехали в Россию, были ли вы на земле ваших предков с маминой стороны?" – спрашивает Кирилл. Были ли вы там, в башкирских землях?
П. ТОМПСОН – Нет, когда я в первый раз приехала, я не могла этого сделать. Поверьте мне, когда вы приезжаете в такую большую страну, причем в такое непонятное с исторической точки зрения время, это все как-то сбивает с толку. Но я всегда надеялась посетить места, где родились мои родители. Там, где родилась моя мать, в Башкирии, ну, и там, где родился мой отец.
С. БУНТМАН – Ну, это должны вас или пригласить, и вы обязательно можете поехать, если грузинское руководство будет радо. П. ТОМПСОН – Я могу единственное сказать, что я вам говорю о своих личных переживаниях, а не о политических, конечно. Конечно, всегда ребенок хочет узнать, где родились родители.
Н. МОРЕВ – Просто маленькая ремарка.
С. БУНТМАН – Да, пожалуйста, Николай Алексеевич.
Н. МОРЕВ – В прошлом году в июле Елена Владимировна вместе со мной посетила Башкортостан, встречали замечательно, дружелюбно, под патронажем Министерства печати, радостно, дом сохранен, в нем детский сад, около этого дома детишки встретили Елену Владимировну с цветами.
С. БУНТМАН – Здорово.
Н. МОРЕВ – А в отношении Грузии мы получили еще несколько месяцев тому назад официальное приглашение от члена грузинского парламента Лордкипанидзе. И это подтверждено посольством, посольство ждет ее в течение следующей недели, просто из-за физической невозможности посетить Грузию к дате 19 июля, день рождения Маяковского, мы вынуждены ограничиться посещением грузинского посольства, там любезный посол по отношению к Елене Владимировне, ждет ее, будет ждать встречи.
С. БУНТМАН – Чудесно.
П. ТОМПСОН – Я надеюсь, что для этого не понадобится 10 лет, потому что я не думаю, что я 10 лет еще проживу.
С. БУНТМАН – Вы знаете, у меня здесь очень много вопросов. Еще есть вопрос такой. Вы сказали, что ваша мама, ей было незнакомо такое чувство, как ревность. Я знаю, что и вы очень много занимаетесь, вы, как исследователь, как общественный деятель, вы очень много занимаетесь именно проблемами не такого, я бы сказал, базарного феминизма, как этим занимаются иногда, а настоящего подхода к настоящим проблемам положения женщина в обществе и взаимоотношений женщины и мужчины. Я это знаю. Но вот я бы хотел задать вопрос другой, слушательница наша спрашивает, несколько здесь вопросов было. Как вы и ваша мама оцениваете роль покойной Лили Брик? Как доброго гения и помощницы или как человека, который очень сильно мешал. А может быть, и не то, и не другое.
П. ТОМПСОН – Я думаю, что роль Лили Брик очень сложная. Во-первых, надо помнить, насколько важен был Осип Брик, с точки зрения распространения раннего творчества Маяковского, с точки зрения поддержки его творчества. Я думаю, что в этот пакет входила и Лиля Брик, я думаю, что это был чрезвычайно умная женщина, ну, может быть, человек, который манипулирует другими. Отец, когда он был в России, он был, конечно, молодым, неопытным человеком. Она, с другой стороны, была женщина опытная, много знающая. Вот в этой студии присутствуют мужчины, которые в свое время, конечно, были молоды, когда на них обращала внимание такая зрелая, умная, опытная женщина, то, конечно, это как-то их сбивало с толку. А почему это не могло произойти с Маяковским? Т.е. в отношениях с Лилей Брик существует несколько разных этапов. К тому времени, когда он приехал в Америку, действительно, и она признала, что вот эти интимные, физические какие-то отношения закончились.
С. БУНТМАН – 25 год, если я не ошибаюсь.
Н. МОРЕВ – 30 июля 25 года.
П. ТОМПСОН – Да, конечно. Это очень сложный вопрос.
С. БУНТМАН – Еще два вопроса, очень важных, у нас осталось всего 5 минут. Вопрос первый. Есть ли для вас психологическая, документальная или ваша собственная версия гибели Маяковского, гибели вашего отца? Александр спрашивает.
П. ТОМПСОН – Вы вот любезно указали на то, что я исследователь, ученый, я пока еще ожидаю дополнительных каких-то свидетельств и с помощью Николая Алексеевича я все-таки узнаю нечто новое, что я никогда не знала.
С. БУНТМАН – Есть надежда, что такие документы могут отыскаться?
Н. МОРЕВ – Я не думаю. Есть две версии. Особенно интересная версия в книге Валентина Скорятина на эту тему, может быть, слышали.
С. БУНТМАН – Да.
Н. МОРЕВ – Он недавно умер. У него есть такая двойственность: что есть вероятность, все-таки сохраняется, что Маяковского могли устранить, приведено много документов в эту сторону, но он сохраняет и версию о самоубийстве.
С. БУНТМАН – У меня дополнительный вопрос. Самое главное, Елена Владимировна, для вас это важно знать, как это было точно?
П. ТОМПСОН – Меня в Петербурге спросили об этом. Я сразу сказала – что бы ни случилось, он все равно умер. Для меня это имело критическое, большое значение, что он мертв. Почему? Точно я не знаю еще, но здесь я уже могу размышлять. Но единственное, что могу с уверенностью сказать, Маяковский не покончил жизнь самоубийством из-за женщины.
С. БУНТМАН – Почему? Не был способен так любить?
П. ТОМПСОН – Нет, потому что он революцию больше любил. И когда революция пошла по неправильному пути, тогда его сердце было разбито. Потому что он хотел, чтобы была лучшая Россия.
С. БУНТМАН – Елена Владимировна, еще один вопрос, на который только вы можете ответить. "Имеется ли среди ваших детей и внуков, у кого есть талант к написанию стихов?" Все так мечтают, чтобы возродился когда-нибудь, через поколения, чтобы возродился кто-нибудь, кто писал бы, кто мог бы знакомить слова так, как Маяковский.
П. ТОМПСОН – Так уж получилось, что по случаю 110-летия моего отца я написала стихи. С вашего позволения, Николай Алексеевич тогда на русском прочтет.
С. БУНТМАН – Прочтите фрагмент. Я хотел бы окончить одним посланием нашей слушательницы. Пожалуйста, фрагмент мне прочтите.
Н. МОРЕВ – Кусочек. "Я здесь. Маяковский, это я громко стучу в дверь товарища истории. Я знаю, ты там. Впусти меня. Я знаю, ты там, вместе со своими истертыми чемоданами, в которых незаконченные стихи, разбитое сердце и выцветшее фото маленькой девочки, сидящей на балконе в Ницце. Это я, ты сотворил меня. Это ведь твои слова – в этой жизни умереть нетрудно, сделать жизнь значительно трудней. Ты должен выйти. Твой брат солнце осветит тебя, так же как бронзовые статуи в Москве и Уфе, к которым я пришла с цветами и слезами. Вот я здесь. Именно так ты говорил Бурлюку в Нью-Йорке и Элли в Ницце. Я повторяю сегодня – вот я здесь. Я объявляю о себе гордо, громко, я не нуждаюсь в представлении. "Daughter. Tochter. Fille. Дочка".
С. БУНТМАН – Елена Владимировна Маяковская у нас сегодня в гостях. Вы получите книги с ее автографами. Я надеюсь, что этих книг будет больше. Я хотел бы прочитать сейчас, в самом конце маленькое послание от нашей слушательницы, от слушательницы из Владикавказа, она между нами и родиной Маяковского находится. Лиза, наша слушательница из Владикавказа: Благодарю вас, Елена. Вы для меня как вторая жизнь. Будьте счастливы, и хранит вас Бог". Будьте счастливы, и хранит вас Бог. Елена Владимировна, спасибо вам большое. Мы будем ждать и новых книг, и новых исследований. Мы будем хранить вот эту книгу. Главное, что встреча с вами, она нас убеждает, мне кажется, во многом. Спасибо большое. Елена Владимировна Маяковская была в гостях на "Эхе Москвы" в нашей программе.

В свою очередь, Музей Маяковского в честь празднования 120-летия со дня рождения поэта преподнес Патрисии Томпсон подарок, для нее, пожалуй, никак не меньшей значимости. В выпущенном музеем альбоме «Семья Маяковского» опубликовано генеалогическое древо поэта, где впервые фигурируют его американская пассия Элли Джонс, их дочь Патрисия (Елена Владимировна) и внук Роджер Шерман-Томпсон. Таким образом, после многих лет недомолвок американская ветвь Маяковского официально признана в России.

Так случилось, что именно корреспонденту «Итогов» выпала почетная миссия лично вручить этот альбом Елене Владимировне Маяковской... Однако же все по порядку.

Как соединить точки?

Рядом с отцом. Патрисия Томпсон в мастерской художника Б. Коржевского на фоне картины «Последние минуты»

В гостях у Патриши - так по-американски произносят ее имя - я побывал в первый раз шесть лет назад. Как и прежде, она живет на Верхнем Манхэттене, в районе Вашингтон-Хайтс. Квартира ее - на первом этаже красивого жилого комплекса «Хадсон-вью гарденс», похожего на средневековую крепость. Баскетбольный рост, гордая осанка, крупные, резкие черты лица, брови вразлет, большие, чуть навыкате глаза. Ну просто копия Владимира Владимировича!

Портрет Элли Джонс, нарисованный Маяковским,...
Фото: Государственный музей В.В.Маяковского

Рабочий стол завален бумагами. Хозяйка хочет, по ее выражению, «соединить все точки» и подарить архив Музею В. В. Маяковского в Москве, о контактах с которым говорила тепло и заинтересованно. Среди самых ценных «точек» - фотографии Элли Джонс русского и американского периодов, рисунки Маяковского, публикации в американской прессе, относящиеся ко времени пребывания Маяковского в Америке. Хозяйка с гордостью показывает шутливый рисунок Маяковского, на котором он заслоняет Элли Джонс «от прохожих». Этот рисунок в числе других включен в книгу Патрисии Томпсон «Маяковский на Манхэттене», выпущенную в Москве в 2003 году.

...и его же рисунок, на котором он закрывает свою любимую от взглядов других мужчин (из книги «Маяковский на Манхэттене. история любви»), - собственные свидетельства поэта об американском романе

Это в книжке - «от прохожих», а вслух она уточняет - «от других ухажеров»: «Моя мать была молодой и красивой, и он не хотел, чтобы кто-то занял его место в ее жизни». А вот рисунок, помещенный на обложку книжки: «Под молниями Элли Джонс Маяковский склоняет голову». Им Патрисия особо дорожит.

В музее Маяковского об американской поездке рассказывают более официальные материалы
Фото: Александр Иванишин
Маяковский-путешественник ступил на американскую землю 27 июля 1925 года. Ему было 32 года. Через месяц на одной из вечеринок в Манхэттене поэт встретил Элли Джонс. 20-летняя русская эмигрантка к этому моменту жила отдельно от мужа-англичанина, хотя они и оставались друзьями.

Поэт придумал ей ласковые прозвища - Лозочка, Елка или Елкич. Элли Джонс вспоминала, что, когда у них уже некоторое время были близкие отношения, он спросил: «Ты что-нибудь делаешь - ты предохраняешься?» И она ответила: «Любить - значит иметь детей». На что Маяковский воскликнул: «О, ты сумасшедшая, детка!» Он уехал из Америки 28 октября 1925 года и больше никогда не возвращался. Через много лет Элли узнала, что Маяковский плыл в Россию худшим, четвертым классом. Свои последние доллары потратил на цветы, устлав на прощание всю ее кровать незабудками.

15 июня 1926 года в Нью-Йорке, в районе Джексон-Хайтс, родилась Элен Патрисия Джонс. Согласитесь, довольно просто «соединить точки», вспомнив даты пребывания Маяковского в Нью-Йорке.

Любопытно, что второй муж матери Генри Питерс удочерил «маленькую» Элли, когда ей было уже 50 лет. Именно тогда она взяла себе теперешнее полное имя - Патрисия Дж. Томпсон. «Во мне много кровей и культур перемешалось, - говорит она. - Мать родилась в Башкирии, отец - в Грузии, первый мой отчим - британец, второй - немец».

Патрисия окончила Барнард-колледж, работала редактором в журналах. В 1954 году вышла замуж за Уэйна Томпсона-Шермана. Тот происходил из знатной американской семьи. После двадцати лет семейной жизни они развелись. Уэйн умер восемь лет назад. Роджер, ее сын от брака с Уэйном, по профессии адвокат, живет в двух кварталах от матери. Они очень дружны, часто общаются. Роджер женат, но своих детей у него не было, в начале 90-х он с женой ездил в Россию, хотели усыновить мальчика, не получилось. Вояж в Колумбию с этой же целью оказался успешнее: они привезли оттуда малыша, которого назвали Логан. Ему сейчас 20 лет, он учится бизнесу в университете. Бабушка Патрисия в нем души не чает. Под ее влиянием в школе Логан написал сочинение о Маяковском. Бабушка в шутку называет правнука поэта «революционером с двух сторон».

Рассказывая мне о своей профессиональной деятельности, Патрисия почти каждую тираду замыкала на Маяковском. «У нас с ним общие представления о метафоре». «В его стихах тоже борьба между публичным и интимным». «Он тоже любил детей».

ДНК и «версийки»

С момента трагического выстрела в 30-м и до начала 90-х в Советском Союзе об американской дочери поэта мало кто знал. Ну, целовал неистовый большевистский Дон Жуан каких-то заморских дамочек, с этим скрепя сердце мирились, но вот чтобы дети... Долгие годы хранилось санкционированное свыше глухое молчание, оберегавшее глянцевый имидж «лучшего, талантливейшего поэта нашей советской эпохи» (формулировка Сталина). Разве что в поэме его близкого друга Николая Асеева «Маяковский начинается» натыкались на такие вот странные строчки: «Только ходят слабенькие версийки, слухов пыль дорожную крутя, будто где-то, в дальней-дальней Мексике, от него затеряно дитя».

Но никаких свидетельств, никаких документов не находили. Грешили на Лилю Брик, чьи колдовские чары магнетизировали поэта вплоть до рокового выстрела. Поговаривали, что, мол, пришла Лиля в опустевшую квартиру поэта и уничтожила все «сторонние» любовные письма и фотографии. Впрочем, не только ревность Лили Брик предположительная причина скудости документов, но и сама тогдашняя опасливая жизнь, когда, боясь навредить любимому, Элли призывала «дорогого Владимира» рвать все ее письма. Что же касается ее самой, то, как говорит Патрисия, «она была леди и хранила молчание, рассказала только мужу, и тот тоже вступил в заговор молчания». И лишь в начале 90-х американский роман Маяковского вместе с его отцовством из «слабенькой версийки» трансформировался в непреложный факт. В одной из записных книжек Маяковского на совершенно чистой странице карандашом написано только одно слово: «дочка».

Во время своего первого визита к Патрисии я имел неосторожность затронуть тему генов. Вы можете раз и навсегда заткнуть скептиков, сказал я, пройдя тест на ДНК, который подтвердит ваше биологическое родство. «Это оскорбительно для моей матери, и я никогда не сделаю этого, - парировала хозяйка, и я заметил, что она прерывисто задышала. - Оскорбительно об этом спрашивать, достаточно просто посмотреть на меня». Но ведь, продолжал я, скептики могут интерпретировать ваше нежелание пройти тест как... «Меня не интересуют их интерпретации! - закричала в полный голос Патрисия. - Мне они не нужны!» И с силой бросила о стол книжку, которую держала в руках. Раздался звук, похожий на выстрел. «Я им нужна, они мне не нужны. Это жестоко! Это несправедливо! Я профессор и добилась кое-чего в жизни сама! Если бы я была меркантильна, если бы меня интересовали деньги, я бы делала то, что сделала Франсин дю Плесси Грей. Она опубликовала фотографию моего умершего отца в каком-то идиотском журнале. Все почему-то думают, что его роман с Татьяной Яковлевой, матерью Франсин, был великим. Она спекулирует на связи ее матери с Маяковским, она на этом зарабатывает деньги! Я никогда такими вещами не занималась, мои мотивы бескорыстны. И, пожалуйста, не задавайте мне больше этот глупый вопрос! Меня он приводит в ярость».

Мне стало не по себе. Глаза ее сверкали молниями, вроде тех, которые рисовал ВВ. Но гнев пошел на спад, и я больше не лез на рожон. С одной стороны, получилось ужасно: я наступил на мозоль. С другой - воочию убедился, что темперамент у нее отцовский и лицо в момент ярости точь-в-точь как на знаменитой родченковской фотографии революционного поэта, где к губам его прилипла папиросина. Сама Патрисия соглашается, что взрывной темперамент - от отца: «Если отец - облако в штанах, то я - грозовая туча в юбке».

«Его убили»

Элли Джонс никогда больше в Россию не приезжала (она умерла в 1985 году). А вот ее дочь начиная с 1991 года, с наступлением perestroika, стала наведываться в страну, вроде бы победившую воспетый ее отцом социализм, но продолжающую ценить, пусть и без прежней державной истерии, гений поэта. За несколько приездов в Россию Патрисия с научной дотошностью изучила архивы, встретилась с несколькими людьми, знавшими Маяковского, участвовала во многих научных и общественно-культурных мероприятиях, ему посвященных. Она показывает массивный орден Михаила Ломоносова, которым награждена за укрепление российско-американских культурных и образовательных связей. «Я очень горжусь этой честью и в особенности тем, что получателем награды в сопровождающих бумагах я названа как Елена Владимировна Маяковская».

Заметила ли она перемены в отношении к Маяковскому в России? «Он выступал за социальную справедливость, честность, за уважение к труду, к людям, добывающим хлеб насущный, - говорит Патрисия. - Да, он атеист или заявлял, что был таковым, но, полагаю, проживи дольше, мог изменить отношение к Богу. Коммунизм, в идею которого он верил, разительно отличался от коммунизма, который практиковал Сталин. В поразительной пьесе «Клоп» заметно его разочарование в революции. Ведь идеи равенства и справедливости так и не реализовались. Это была трагедия Маяковского. Он посвятил свой огромный талант и страсть революции, но в какой-то момент увидел, что идеалы рухнули. Неудача юбилейной выставки «20 лет работы Маяковского», личные проблемы. Все наслоилось. Но он не покончил жизнь самоубийством. Я полагаю, его убили».

А как же, спрашиваю, знаменитая предсмертная записка, где про любовную лодку, разбившуюся о быт? «Записка заложническая, неправдивая. Он явно что-то скрывал. Он даже не упомянул в ней, что оставил нас с матерью без средств к существованию. Маяковский не мог совершить самоубийство из-за женщины, это абсурдно. Но если он и покончил с собой, что я оставляю как возможный вариант, то свел счеты с жизнью по другим причинам. Ведь он попал в немилость к властям. В чем я убеждена - о моем отце рассказывают массу небылиц, и к ним во многих случаях причастна Лиля Брик. Он любил многих женщин, в том числе и саму Лилю, любил очаровательную Полонскую...»

Кстати, старенькую Веронику Полонскую, последнюю любовь поэта, Патрисия навестила в Доме ветеранов сцены в Москве. Тогда, при встрече, рассказывает она, Полонская обронила: «Маяковский любил тебя и твою маму». - «А почему же, упомянув в предсмертной записке вас, не упомянул нас с мамой?» - «Он упомянул меня, чтобы защитить, и не упомянул вас, потому что не хотел привлекать к вам внимания. Он не стеснялся вас, он за вас боялся». Про упомянутую выше дочь Яковлевой писательницу Франсин дю Плесси Грей тоже одно время шептались, что она плоть от плоти любвеобильного русского поэта. Но даты никак не сходятся, получаются какие-то несуразные 17 месяцев беременности. Сама Франсин шутила: «Слоновье вынашивание».

По известной версии, которую мне озвучила Патрисия, не обошлось без интриги: встречу Маяковского с Татьяной в Париже устроили сестры Лиля Брик и Эльза Триоле, чтобы отвлечь его от Элли Джонс. Больше всего Брик опасалась возможной эмиграции Маяковского в США, что обрушило бы ее и Осипа благополучие. Но дата этой встречи и любви с первого взгляда - 25 октября 1928 года, а днем позже он пишет нежное письмо «двум Элли». «Много вокруг моего отца творилось необъяснимого, - говорит Патрисия. - В Америке и во Франции за ним следили, знали каждый его шаг. И в Нью-Йорке, и в Париже у него украли деньги. Такое нечасто случается, какое-то странное совпадение. Принимавший его в Нью-Йорке Хургин (советский работник Исайя Хургин, председатель правления Амторга. - «Итоги») утонул при подозрительных обстоятельствах в озере под Нью-Йорком, где ему было по колено. Что-то подобное могло и с ним, и с моей матерью произойти».

Несколько лет назад в зале манхэттенского центра «92 Y» Франсин дю Плесси Грей презентовала свою мемуарную книгу «Они» (Them) - о ее матери и приемном отце Алексе Либермане, легендарном арт-директоре журнала Vogue. Я не мог пропустить событие. В переполненном зале Патрисия махнула мне рукой - мол, есть местечко рядом, справа от нее. Так я оказался свидетелем ее переживаний. Франсин рассказывала о своих замечательных во многих отношениях родителях и, конечно же, коснулась романа ее матери с Маяковским и вообще его личности. Моя соседка то возмущалась, то недоумевала, то вздыхала, то - редко - одобрительно кивала. Когда же Франсин обронила, что Маяковский выстрелил себе в висок (оговорилась: он прострелил грудь), надо было видеть, как бурно отреагировала Патрисия. Она что-то шептала мне в ухо, но я не разобрал, поскольку слушал бенефициантку. Но вот Франсин сказала суховато: «У него, очевидно, была и есть американская дочь, имя которой я забыла (?!), она профессор и живет в Нью-Йорке». «Я здесь!» - громко объявила моя соседка. Ее час пробил. «Она здесь!» - крикнул Джулиан Лоуэнфелд, нью-йоркский адвокат и переводчик Пушкина, сидевший по левую руку от Патрисии. «И мать у меня русская!» - торжествующе добавила Патрисия. Головы недоуменно повернулись в ее сторону, раздались робкие аплодисменты... Американская дочь тянула руку, чтобы высказаться, но осторожные организаторы встречи ее «не заметили», видимо, опасаясь эксцессов. По завершении презентации Патриция подошла к Франсин за автографом на книгу, терпеливо выстояв очередь. Никакого скандала, никакой дуэли почтенного возраста русские американки, объединенные любовью русского поэта к двум красивым женщинам, их матерям, не устроили.

«Маяковскому нравилось ощущать себя отцом, - сказала мне при нашей первой встрече Патрисия. - Ему нравилось держать на коленях маленькую девочку. В одной из его рукописей в архиве я увидела нарисованный им цветок. Поразительно, именно такие цветы я рисовала с детства. Вот она, генетическая память. Я не соревнуюсь, кого он любил больше. Но если меня спрашивают, кто любил его больше, то я утверждаю: моя мать. Она хранила молчание. Она могла сделать аборт и не сделала. И вот родилась я - свидетельство ее любви к нему...»

В Музее Маяковского в Москве хранятся вещи, переданные Патрисией Томпсон во время ее приездов в Россию. Это, например, рубашка, вышитая Элли Джонс в русском стиле, деревянная ложка, ее сапоги и пепельница из лагеря отдыха «Нит гедайге», где они с ВВ побывали. Но директор музея Надежда Морозова считает, что и предложенный Патрисией дар может оказаться очень важным. Пока же «американский уголок» экспозиции выглядит довольно скромно. «В наших нескольких изданиях, приуроченных к 120-летию Маяковского, мы, конечно же, касаемся его американской поездки, - сказала Надежда Морозова. - Уверена, их бы очень украсили подробности из мемуаров Элли Джонс, фотографии и документы из архива Патрисии. Ведь именно Джонс как переводчица сопровождала поэта в его поездках по Америке. Ее воспоминания о поэте, надиктованные дочери, для нас особенно ценны».

Вернувшись из Москвы в Нью-Йорк, я заехал к Патрисии. Вручил ей по просьбе Надежды Морозовой юбилейный альбом с генеалогическим древом Маяковского, где теперь уже есть ее мать, она сама и ее сын. «Моя мамочка», - прошептала она по-русски и заплакала. Немного успокоившись, сказала: «Это такой важный момент моей жизни. Мама все годы, вплоть до смерти, очень страдала - от невозможности открыться, из-за боязни поставить под угрозу мое благополучие. Два моих приемных отца знали от нее эту тайну, но тоже держали рот на замке и очень тактично и нежно ко мне относились. Маяковский, мой отец, нас тоже оберегал, хранил все связанное с нами в строжайшей тайне. Но я знаю, он очень любил мою маму».

Москва - Нью-Йорк

Хелен Патрисия Томпсон родилась 16 июня 1926-го, в Нью-Йорке (New York City). Ее мать - русская эмигрантка, переводчица Элли Джонс, рожденная как Елизавета Петровна Зиберт, была дочерью крупного землевладельца. Элли свободно владела русским, французским, немецким и английским языками.

Владимир Маяковский прибыл с визитом в Нью-Йорк в 1925-м, к художнику Давиду Бурлюку (David Burliuk), одному из основоположников русского футуризма. Российский поэт влюбился в Джонс, роман с которой продлился три месяца. Влюбленные были неотделимы друг от друга, но решили сохранить свою связь в тайне.

Проводив Маяковского на корабль, отплывающий в Европу, Элли вернулась домой, где обнаружила, что вся ее кровать усыпана незабудками. Поэт израсходовал практически все свои средства, чтобы так красиво попрощаться с Джонс. Из-за этого ему пришлось возвращаться в Советский Союз "в самой плохой каюте", четвертым классом.

Вскоре после возвращения Маяковского на родину, Джонс родила Патрисию. Бывший муж переводчицы, Джордж Джонс, поставил в свидетельстве о рождении девочки свою фамилию. Он стал "юридическим отцом" Патрисии, которая получила статус "законнорожденной", и обращался с ней как с родной.

Узнавший о рождении дочки, Маяковский попытался вновь добраться до Америки, но это оказалось невозможно. В 1928-м поэт получил разрешение на поездку в Париж (Paris); его дочь и Джонс в то же самое время прибыли на отдых в Ниццу (Nice), чтобы "уладить иммигрантские вопросы". Маяковский приехал из Парижа в Ниццу к дочери, тогда трехлетней. Она подарила биологическому отцу паркеровскую ручку и с тех самых пор никогда больше его не видела.

Джордж Джонс обучил Патрисию английскому, которая также немного говорила по-русски, по-немецки и по-французски. Американские дети поначалу отказывались играть с Томпсон, потому что она была иностранкой. Девочка решила, что не хочет больше говорить "на бесполезных языках" и принялась учить английский. С этого момента она перестала пополнять русскую лексику.

Патрисия узнала правду о своем настоящем отце в девятилетнем возрасте, однако отчим и мать просили до их смерти никому не раскрывать семейной тайны. Элли как-то сказала Патрисии, что однажды Маяковский заявил, что пишет стихотворение об их любовной связи. Джонс запротестовала и сказала, что хочет, чтобы их чувства сохранились только дня них.

14 апреля 1930-го Маяковский застрелился, о чем Джонс узнала из газет. В предсмертной записке поэт ничего не упомянул о Патрисии. Она считает, что это помогло ей уберечься от преследований НКВД, поскольку комиссариат вряд ли бы испытал восторг, узнав, что "у советского поэта в Америке растет ребенок от дочери кулака".

Лучшие дня

После смерти отца дочка наотрез отказывалась говорить с матерью по-русски. Вероятно, Томпсон неосознанно уходила от всего русского, хотя это не мешало ей в дальнейшем чувствовать себя русской американкой, работать над детской книгой про Россию и преподносить американцам "адекватный образ советского человека".

Патрисия была зачислена в художественную школу в 15 лет, по окончании которой поступила в Барнард-колледж. Она получила диплом в июне 1948-го и получила работу редактора. Томпсон работала в нескольких широко издаваемых журналах, включая "Macmillan Publishers".

Патрисия писала обзорные статьи, посвященные кинофильмам и музыкальным записям, а также редактировала произведения различных направлений, включая научную фантастику, вестерны, романы и детективы. Пером Томпсон написано более 20 книг.

В 1954-м дочь Маяковского связала себя узами брака с американцем Уэйном Томпсоном-Шерманом. Брак распался в 1974-м. От союза остался сын Роджер, ставший адвокатом в области интеллектуальной собственности. Роджер женился и усыновил колумбийского мальчика по имени Логан.

Патрисия была профессором философии и женских исследований в Лемановском колледже в Нью-Йорке. Она преподавала философию феминизма в Нью-Йоркском университете. Томпсон признавала себя феминисткой, но отнюдь не из числа тех, кто стремится принизить роль мужчины. Патрисия рассматривала свой феминизм как "стремление сохранить семью, работать на ее благо".

Она опубликовала книгу "Маяковский на Манхэттене, история любви", описывающую роман ее родителей, взяв за основу неопубликованные воспоминания ее матери и беседы с ней. Чтобы не забыть материнские истории, Патрисия воспользовалась магнитофоном и надиктовала целых шесть кассет.

В 1991-м, после смерти Элли Джонс и распада Советского Союза, Патрисия вместе со своим сыном побывала в России, где пара была встречена с большим уважением. Мать и сын познакомились с родственниками Маяковского - с потомками его сестер, с его друзьями и почитателями его творчества.

Томпсон раскопала землю между могилами Маяковского и его сестры на Новодевичьем кладбищ и поместила часть праха своей матери, который привезла в Россию.

Согласно данным от 2015-го, Патрисия хотела выучить русский язык, на котором более не могла изъясняться, и получить российское гражданство.

Патрисия Томпсон умерла 1 апреля 2016 года, о чем сообщил Государственный музей В. В. Маяковского на своей странице в Facebook.

Ее тело было кремировано в США. Дочь Маяковского завещала развеять ее прах над могилой отца.

Патрисия Томпсон и Владимир Маяковский. Дочь и отец.

«Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился… Целую вам все восемь лап», - это отрывок из письма Владимира Маяковского, адресованного его американской любви – Элли Джонс и их общей дочери Хелен Патрисии Томпсон. О том, что за океаном у поэта-революционера есть ребенок, стало известно только в 1991 году. До этого Хелен хранила тайну, опасаясь за свою безопасность. Когда стало можно говорить открыто о Маяковском, она посетила Россию и посвятила свою дальнейшую жизнь изучению биографии отца.

Патрисия Томпсон во время поездки в Россию.

Русское имя Патрисии Томпсон – Елена Владимировна Маяковская. На закате жизни она предпочитала именовать себя именно так, ведь у нее, наконец, было законное право заявить о том, что она дочь известного советского поэта. Елена родилась летом 1926 года в Нью-Йорке. К этому времени американское путешествие Маяковского в США подошло к концу, и он был вынужден вернуться в СССР. За океаном у него случился трехмесячный роман с Элли Джонс, русскоязычной переводчицей, немкой по происхождению, семья которой вначале приехала в Россию по приказу Екатерины, а после – эмигрировала в США, когда грянула революция.


Владимир Маяковский и Элли Джонс.

Патрисия Томпсон на фоне портрета отца.

На момент знакомства Элли с Владимиром она состояла в фиктивном браке с англичанином Джорджем Джонсом (он и помог ей эмигрировать из России вначале в Лондон, потом в Америку). После рождения Патрисии Джонс проявил участие и дал девочке свою фамилию, так у нее появилось американское гражданство.

Патрисия всю жизнь была уверена, что мать хранила тайну ее происхождения, опасаясь преследований со стороны НКВД. По этой же причине, как ей кажется, сам поэт не упомянул их в завещании. С отцом Патрисия встретилась лишь раз, ей тогда было всего три года, они приезжали с матерью в Ниццу. Ее детские воспоминания сохранили трогательные моменты встречи, радость, которую испытал поэт, увидев собственную дочь.


Патрисия Томпсон в рабочем кабинете.

Елена Владимировна посетила Россию в 1991 году. Тогда она с интересом общалась с дальними родственниками, литературоведами, исследователями, работала в архивах. Читала биографии Маяковского и пришла к мысли, что очень похожа на отца, тоже посвятила себя просветительству, служению людям. Елена Владимировна была профессором, читала лекции об эмансипации, издала несколько учебных пособий, редактировала романы фантастов и работала в нескольких издательствах. Все воспоминания, рассказанные о Маяковском матерью, сохранились у Елены Владимировны в качестве аудиозаписей. Основываясь на этом материале, она подготовила издание «Маяковский на Манхэттене».

Маяковский на Манхэттене.

Семейная жизнь Елены Владимировны сложилась удачно. Ее сын – успешный адвокат Роджер Томпсон, во многом он похож на своего знаменитого деда. Елена Владимировна Маяковская прожила 90 лет, после смерти она завещала развеять свой прах на Новодевичьем кладбище над могилой отца. Подобным образом она поступила в свой приезд в Россию, тогда она привезла часть праха собственной матери, чтобы похоронить его рядом с могилой русского поэта.


Портрет Елены Владимировны Маяковской.

Роджер надеется, что у него будет достаточно времени, чтобы со временем издать книгу о своей матери, название для нее уже есть – «Дочка». Именно это слово – единственное упоминание о Елене в дневниках Маяковского. Когда-то Елена Владимировна обмолвилась, что Лиля Брик сделала все возможное, чтобы уничтожить любые свидетельства об американской истории. Но, листая архивы, ей удалось в одном из дневников найти сохранившийся лист, на котором было написано лишь это слово.

Дочь Маяковского с футболкой, на которой - портрет отца.

Портрет поэта Владимира Маяковского.